Биография некрасова начало литературной деятельности. Литературно-исторические заметки юного техника

Николай Алексеевич Некрасов родился 10 октября (28 ноября) 1821 года на Украине, неподалеку от Винницы, в местечке Немиров. Мальчику не было и трех лет, когда его отец, ярославский помещик и отставной офицер, перевез семью в родовое имение Грешнево. Здесь прошло детство - среди яблонь обширного сада, вблизи Волги, которую Некрасов назвал колыбелью, и рядом со знаменитой Сибиркой, или Владимиркой, о которой вспоминал: "Все, что по ней шло и ехало и было ведомо, начиная с почтовых троек и кончая арестантами, закованными в цепи, в сопровождении конвойных, было постоянной пищей нашего детского любопытства".

1832 – 1837 годы – учеба в Ярославской гимназии. Учится Некрасов средне, периодически конфликтуя с начальством из-за своих сатирических стихов.

В 1838 году началась его литературная жизнь, продолжавшаяся сорок лет.

1838 – 1840 годы – Николай Некрасов вольнослушатель филологического факультета Петербургского университета. Узнав об этом, отец лишает его материальной поддержки. По собственным воспоминаниям Некрасова, он бедствовал около трех лет, перебиваясь небольшими случайными заработками. Одновременно поэт входит в литературный и журналистский круг Петербурга.

Так же в 1838 году состоялась первая публикация Некрасова. Стихотворение «Мысль» выходит в журнале «Сын отечества». Позже несколько стихов появляются в «Библиотеке для чтения», потом – в «Литературных прибавлениях к «Русскому инвалиду».
В печати стихи Некрасова появились в 1838, в 1840 на его собственные средства был опубликован первый сборник стихов «Мечты и звуки», подписанный "Н. Н.". Сборник успеха не имел и после критики В.Г. Белинского в "Отечественных Записках" был уничтожен Некрасовым и стал библиографической редкостью.

Впервые его отношение к условиям жизни беднейших слоев российского населения и откровенному рабству высказано в стихотворении «Говорун» (1843 год). С этого периода Некрасов начинает писать стихотворения фактически социальной направленности, которыми немного позже заинтересовалась цензура. Появились такие антикрепостнические стихотворения, как «Рассказ ямщика», «Родина», «Перед дождем», «Тройка», «Огородник». Стихотворение «Родина» было запрещено цензурой сразу же, но распространялось в рукописях и стало особенно популярным в кругах революционеров. Это стихотворение Белинский оценил настолько высоко, что пришел в полнейший восторг.

На взятые взаймы деньги поэт совместно с писателем Иваном Панаевым зимой 1846 года берет журнал «Современник» в аренду. В журнал стекаются молодые передовые писатели и все те, кому крепостное право было ненавистно. Первый выпуск нового «Современника» состоялся в январе 1847 года. Это был первый в России журнал, выражающий революционно-демократические идеи и, самое главное, имеющий стройную и четкую программу действий. В первых же номерах вышли «Сорока-воровка» и «Кто виноват?» Герцена, рассказы из «Записок охотника» Тургенева, статьи Белинского и многие другие произведения той же направленности. Некрасов из своих произведений опубликовал «Псовую охоту».

Влияние журнала росло с каждым годом, пока в 1862 правительство не приостановило его издание, а затем и вовсе запретило журнал.

В 1866 году «Современник» был закрыт. Некрасов в 1868 приобрел право на издание журнала "Отечественные записки", с которым были связаны последние годы его жизни.В период работы в «Отечественных записках» создал поэмы «Кому на Руси жить хорошо» (1866-1876), «Дедушка» (1870), «Русские женщины» (1871-1872), написал серию сатирических произведений, вершиной которых стала поэма «Современники» (1878).

Последние годы жизни поэта охватили элегические мотивы, связанные с утратой друзей, осознанием одиночества, тяжелой болезнью. В этот период появляются произведения: "Три элегии"(1873 год), "Утро", "Уныние", "Элегия" (1874 год), "Пророк" (1874 год), "Сеятелям" (1876 год). В 1877 году создан цикл стихов "Последние песни".

Похороны Некрасова на Новодевичьем кладбище в Петербурге приобрели характер общественно-политической манифестации. На гражданской панихиде произнесли речи Достоевский, П. В. Засодимский, Г. В. Плеханов и др. В 1881 на могиле установлен памятник (скульптор М. А. Чижов).

Именем Некрасова названы улицы: в Петербурге в 1918 (бывшая Бассейная, см. Некрасова улица), в Рыбацком, Парголово. Его имя присвоено библиотеке № 9 Смольнинского района и Педагогическому училищу № 1. В 1971 на углу улицы Некрасова и Греческого проспекта открыт памятник Некрасову (скульптор Л. Ю. Эйдлин, архитектор В. С. Васильковский).

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.сайт/

Размещено на http://www.сайт/

Уральский государственный колледж имени И. И. Ползунова

ДОКЛАД

на тему: «Критика о Некрасове»

выполнила: студентка 1 курса

гр. PR-121 Кириченко К. Ю.

проверила: Дурницина Н. М.

Екатеринбург, 2012

Талант Некрасова-критика созрел и получил признание необычайно быстро. Несмотря на большое количество «поденщины» -- обзоров и рецензий, написанных на скорую руку с единственной целью заработка, -- среди первых же работ Некрасова попадались и такие, которые обличали твердое и искусное перо критика. Известно, что это даже стало причиной небольшого литературного qui pro quo. В. Боткину, как сообщает А. Панаева, очень понравилась одна рецензия. «...Тонко, умно Белинский разобрал книгу, живо, остроумно, прекрасно!» -- восхищался Боткин и «при свидании стал хвалить Белинскому его разбор». Но тот в ответ рассмеялся и сказал: «Передам вашу похвалу Некрасову, это он разобрал книгу». Возможно, это был не единственный случай, когда в разборах Некрасова «узнавали» Белинского. Показательно, что именно критическая деятельность Некрасова, а не его стихи и пьесы, пробудила первоначальный интерес к нему Белинского и привела к сближению двух писателей. «Мысли наши в отзывах отличались замечательным сходством, -- писал Некрасов в автобиографии, -- хотя мои заметки в газете по времени часто предшествовали отзывам Белинского в журнале. Я сблизился с Белинским». Но вот что интересно: со временем, когда все ярче раскрывался поэтический гений Некрасова, его критические опыты не потеряли, в глазах Белинского, своей цены. «Некрасов -- это талант, да еще какой!» Это сказано Белинским в 1847 году, после того как он уже признал в Некрасове «поэта истинного». Однако напомним, что непосредственный повод этого восхищенного отзыва -- некрасовская рецензия на сочинения Булгарина.

Интересен и другой эпизод, относящийся уже к следующему десятилетию, в ноябре 1856 года Чернышевский настойчиво просит Некрасова написать статью для «Современника», говоря о том, что его статьями всегда «восхищаются»: «...так что, пожалуйста, кончайте эту статью и присылайте поскорее». Это то самое письмо, в котором Чернышевский сообщает о неслыханном успехе некрасовского сборника стихотворений, выражает свое восхищение его поэтическим талантом, письмо, в котором есть такие торжественные слова: «Вы теперь лучшая -- можно сказать, единственная прекрасная -- надежда нашей литературы». Тем не менее, Чернышевский считал возможным занимать время «первого русского поэта» писанием статей и настаивает на значении Некрасова именно как критика.

Значение критика не всегда равно его популярности, и Некрасов может служить примером такого несовпадения. Ибо широкой, выходящей за рамки литературного круга известностью Некрасов-критик, судя по всему, никогда не пользовался. И дело не только в том, что его статьи появлялись, как правило, без подписи. Сам же Некрасов (в «Заметках о журналах за ноябрь 1855 год») прекрасно объяснил, что в России всегда возникала незримая связь между читателем и ведущим критиком журнала, даже «если лицо, влекущее симпатию публики, само не сказывалось», то есть выступало анонимно. Дело, видимо, в некоторых особенностях критической деятельности Некрасова.

По самой своей специфике критика должна быть непрерывной и систематической, Эпизодичность -- противопоказана авторитету критика. Как писал еще Белинский в 1836 году в статье о «Московском наблюдателе», критика «у нас должна являться многоречивою, говорливою, повторяющею саму себя, толковитою», это значит, что читателям настоятельно необходимо видеть критика из месяца в месяц, из журнала в журнал. Необходимо привыкнуть к его излюбленным идеям, темам, стилистическим оборотам, самому его душевному складу и наклонностям -- всему тому, что, по сегодняшней терминологии, составляет образ автора, то есть образ критика. Белинский не считал обидным для критика сравнение с «гувернером», упорно и терпеливо просвещающим общество. Именно на постоянстве деятельности и, так сказать, на суггестивности этих «уроков», а также их нерасторжимой слитности с образом автора базировался огромный авторитет критики Н. Полевого, Н. Надеждина, не говоря уже о Белинском и революционерах-шестидесятниках.

Критическая деятельность Некрасова охватывает тридцать с лишним лет -- период немалый! Однако в продолжение этого времени он никогда (или почти никогда) не был тем, кого можно назвать систематическим, повседневным оценщиком литературы. В 40-е и в начале 50-х годов среднее количество его выступлений в год примерно равняется десяти. Надо еще учесть, что это в большинстве мелкие рецензии и заметки.

Самый интенсивный период критической деятельности Некрасова -- двухлетие: 1855-1856 годы (фактически даже меньше одного года -- с июля 1855 по апрель 1856). Но в это время более или менее регулярно, из номера в номер Некрасов публикует свои «Заметки о журналах», ведя на правах ведущего обозревателя «Современника» постоянный разговор с читателем. Именно к этому периоду относятся слова Чернышевского: «Вас узнают даже в мелких журнальных статьях...» Хотя едва ли число посвященных могло даже отдаленно сравняться с той массой публики, которая в это же время с восхищением читала первый поэтический сборник Некрасова. Со второй же половины 1856 года Некрасов почти совсем оставляет поприще критики, и все его последующие выступления носят в полном смысле эпизодический характер. Не удивительно, что после смерти поэта, в конце 70-х годов, литературной науке пришлось заново открывать Некрасова-критика. Первым, кто это сделал, был В. Горленко. В своей статье «Литературные дебюты Некрасова», охарактеризовав многие произведения поэта, исследователь коснулся и его критических статей, и в частности «Заметок о журналах». «Эти «Заметки»... обличают в поэте беспредельную любовь к литературе и удивительные художественное чутье и вкус, качества, отличавшие его редакторскую деятельность, В них поклонник поэта найдет много для себя интересного: там есть превосходные страницы о Пушкине, Гоголе, о графе Льве Толстом, только что появившемся тогда с своими несравненными «Севастопольскими рассказами», и в особенности много отзывов о поэтах, характеристик, в нескольких строках рисующих художественную индивидуальность каждого из них». Придя к выводу, что Некрасов -- замечательное лицо в истории русской критики, исследователь писал, что его статьи и рецензии «не будут обойдены, если когда-нибудь, приступлено будет к изданию избранной прозы Некрасова».

Предположение В. Горленко оправдалось, но -- через семьдесят с лишним лет! Понадобилась большая текстологическая и литературоведческая работа, прежде чем удалось собрать в 1950 году в специальном (девятом) томе Полного собрания сочинений Некрасова его критическое наследие. С тех пор выявлены новые материалы, проведены новые исследования. Сегодняшние наши представления о Некрасове-критике - это результат работы многих ученых: М. Гина, А. Максимовича, М. Блинчевской, И. Твердохлебова и др.

Тем не менее, голос Некрасова-критика еще недостаточно изучен, даже еще недостаточно отличен в хоре других голосов Голос же этот обладает своим неповторимым обаянием. Были такие ноты, которые удавались ему больше, чем другим, звучали у него чище и проникновеннее... Но вначале о том, что объединяет Некрасова с другими.

Некрасов-критик, несомненно, принадлежит к школе Белинского. Тот могучий поток новых идей и импульсов, который Аполлон Майков впоследствии удачно назвал «бурей Белинского» («Вдруг налетела буря Белинского...»), захватил и Некрасова-критика. Сам поэт достаточно полно рассказал об этом и в своих стихотворениях, посвященных Белинскому, и в незаконченном романе «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» -- в известном описании предметного урока, который преподал начинающему поэту критик «Бука»: последний учил, «что поэт настоящей эпохи... должен быть человеком глубоко сочувствующим современности, что действительность должна быть почвою его поэзии...». Но школа Белинского не ограничивалась общегуманным, социально-содержательным воспитанием -- она формировала в своих учениках определенное эстетическое мироощущение, определенный тип понимания искусства.

В рецензии 1847 года Некрасов, пытаясь понять, в чем главный недостаток одной повести, писал: «Недосозданность повести скрывается в случайности столкновения таких, а не других событий жизни... Миллион лиц, набросанных на полотно без необходимой между ними связи, не составит группы. Эта-то необходимость и составляет одну из тайн искусства, если художественное произведение понимать как нечто целое, органически развившееся из одной идеи. Как из яблочного зерна вырастает необходимо яблоня с ее сердцевидными листьями и яблоками, а не сосна с иглами и шишками, так и из задуманной идеи должны необходимо вырастать определенные лица и события». В этих словах схвачен главный нерв отстаиваемого Белинским эстетического мироощущения, и не случайно в статьях последнего можно найти массу параллелей к приведенной цитате. Ну, например, в 1838 году Белинский писал: «Всякое произведение искусства только потому художественно, что создано по закону необходимости, что в нем нет ничего произвольного, что в нем ни одно слово, ни один звук, ни одна черта не может замениться другим словом, другим звуком, другою чертою». критика литературный стиль некрасов

Белинский, по его собственным словам, говорил Некрасову: «Вы писывали превосходные рецензии в таком роде, в котором я писать не могу и не умею». Можно подумать, что отличие некрасовской критики, ее «род» Белинский видит только в ее внешней манере -- в журнальной и фельетонной свободе и легкости. Но это не так. В том же письме к Тургеневу, откуда взята эта цитата, Белинский заметил, что Некрасов «никогда не был ни идеалистом, ни романтиком на наш манер», то есть на манер Тургенева и самого Белинского. Качество, непосредственно определившее «род» некрасовской критики.

Возьмем его статью 1847 года, посвященную разбору нескольких поэм. Давно отмечено сходство двух выступлений против романтизма: Некрасова -- в этой статье и Белинского -- во «Взгляде на русскую литературу 1847 года» (в связи с характеристикой им «Обыкновенной истории»)! И действительно: с красноречием, достойным Белинского, передает Некрасов повадки и странности некогда многочисленного племени «идеальных юношей», их надуманные страдания, неглубокие чувства и увенчивает свое описание блестящей классификацией различных типов романтиков. «Одни на всю жизнь остаются «в утешительном убеждении, что они не поняты», и, коснея год от года, превращаются в ожесточенных гонителей всего нового; из других романтиков выходят со временем люди вполне деловые и даже «тончайшие плуты»; наконец, третьи сменяют высокие мечты юности на помещичий халат, скуку, прозу и лень деревенской жизни.

У Белинского в неприятии романтика Адуева-младшего нет никакой абсолютизации: Адуев смешон, пошл, но только потому, что несовременен. Он искусственно задержался на одном «моменте» развития, не пройти через который нельзя, но ограничиться которым -- противоестественно. Для Некрасова «идеальный юноша» плох, так сказать, изначально. Романтизм -- род духовного недуга, и его плоды достойны паноптикума. «...Наша цель, -- говорит Некрасов, -- была сохранить для потомства с каждым годом забывающиеся черты покойных русских поэтов». Обратите внимание: не раскрыть духовную драму «поэта» (что в данном случае -- синоним романтика), хотя бы заключительную ее фазу, а «сохранить для потомства», зафиксировать интересующую наблюдателя особь, подобно тому как сохраняют растение в гербарии или насекомое в энтомологической коллекции.

Для Некрасова 40-х годов проблема романтизма как будто бы проще. Он подходит к нему со стороны, с мощным зарядом отрицания, как к чему-то чуждому и архаичному. Он романтиков не описывает, а сечет. Связь сегодняшнего дня литературы со вчерашним для Некрасова-критика не так явна, как для людей предшествующего поколения. В этом отношении Некрасов -- вполне сын своего времени: более трезвых и положительных 40-х годов. Для Валериана Майкова, например, почти ровесника Некрасова, романтизм -- синоним мистицизма. Некрасов как будто бы идет еще дальше: для него романтизм чуть ли не синоним своекорыстия, нечистых помыслов. Одна из его статей даже строится на намеренном и, надо сказать, виртуозном обыгрывании заглавия рецензируемой повести, на сближении двух его частей: «Человек с высшим взглядом, или. Как выйти в люди». Некрасов доказывает, что «высший взгляд», считавшийся некогда признаком идеального, философски мыслящего юноши, оборачивается тривиальной идеей обогащения, женитьбой по расчету, беззастенчивым карьеризмом, угодничеством перед силой и властью. Некрасов делит с молодым поколением литераторов стремление к разумной положительности, трезвости и деятельности.

Однако есть в некрасовской позиции нечто такое, что побуждает к осторожности и что мешает всегда и во всем верить ему на слово. Белинский писал о другом критике (Н. Надеждине): в его выходках против романтизма «можно было заметить, что противник романтизма понимал романтизм лучше его защитников и был... не совсем искренним врагом романтизма». Ситуация повторилась: вправе ли мы утверждать исконную чуждость романтизму автора недавней книжки «Мечты и звуки», этой квазиромантической энциклопедии некогда модных, расхожих образов? Поэта, воспевавшего и рок, и чужбину, и свод небес, подобный опрокинутой урне, и «тоски крушительное семя», и «чашу радостей», из которой довелось отхлебнуть ему не нектар, но «лишь пену», а вместе с нею принять в себя все недуги современного поколения:

Узнали мы тоску, страданья,

Мятеж страстей, волненье дум,

Узнали дружбу -- без участья,

Привет и ласку -- без любви.

Узнали то, что в мире счастья

Не уловить, как ни лови...

Одно из первых выступлений Некрасова -- яркая и убежденная защита Поль де Кока. «Журналы наши прокричали Поль де Кока безнравственным, тривиальным, грязным...» Между тем это совсем не так: «Покажите нам хоть один роман Поль де Кока, в основании которого лежала бы мысль безнравственная? Вы не найдете такого».

Некрасов отказывается упрекать Поль де Кока «в излишней свободе веселости, в шутках слишком вольных», полагая, что не может быть безнравственным писатель, который смеется над людскими пороками «оригинально, колко, бесчеловечно, резко».

Некрасов больше всего ненавидит небесно-голубую идеальность, прекраснодушие, церемонность, чувствительность. На них направлено жало его сарказма. Мера недостатков произведения -- количество «чувствительности». В «Двух призраках», например, ее «вдвое больше, чем в «Мирошеве», а потому и роман вдвое скучнее». Понятие «церемонность» продуцирует в критике Некрасова каскад метафор: «Тут начинается сцена, написанная по всем правилам десяти тысяч китайских церемоний». Или еще проще, сокращеннее: «По обыкновению всех китайских романов...» и т. д. и т. д. Характерно, что в тех же «Двух призраках» «остряк, веселый малый, материалист» Смельский -- единственный, кому Некрасов не отказывает в достоверности. Лучше уж неприкрытая правда грубости, цинизма, чем «чувствительность».

Рядом с разоблачением «церемонности» кругов высших и средних критик требует полной правды изображения и кругов низших. Современная литература, по его понятиям, «не гнушается темных дел, страстей и страданий низменного и бедного мира, освещенного лучиной». Материальная нужда, страдания не должны вести к идеализации бедняков, скрывать их язвы и «темные дела». И в своих художественных произведениях, создаваемых одновременно с критическими статьями, Некрасов шел тем же путем. Автор «Повести о бедном Климе», «Петербургских углов», обнаживший мир городского дна, столичных притонов, не опустивший своего пера перед зловещей фантасмагорией старух-нищенок, воров, пьяниц, проституток, вымогателей, аферистов, требует от современной литературы такой же трезвости и бесстрашия.

Здесь уместно напомнить, что само название нового явления -- «натуральная школа» -- возникло в качестве обозначения предельной наготы и нелитературности. Ф. Булгарин, впервые употребивший это выражение в фельетоне 1846 года, не мог предвидеть, что он даст в руки Белинского и его сторонников готовый термин, способный перейти в другой контекст и наполниться противоположным, то есть позитивным, смыслом. Однако прочитаем это место из фельетона Булгарина «Журнальная всякая всячина», ставшее в своем роде историческим: «Из разбора «Физиологии Петербурга» читатели наши знают, что г. Некрасов принадлежит к новой, т. е. натуральной литературной школе, утверждающей, что должно изображать природу без покрова. Мы, напротив, держимся правила... «Природа тогда только хороша, когда ее вымоют и причешут».

Отвечая любителям вымытой и причесанной природы, Некрасов писал в статье «Музей современной иностранной литературы» (1847): «...забвения подавляющей действительности, обмана хотят они» -- а литература и не дает его; «напротив, она как нарочно взялась возмущать их спокойствие, портить пищеварение». Никакой причесанности, скрадывания противоречий, смягчения порока. Никаких прикрас и никакого камуфляжа. Все должно быть предельно откровенно, бескомпромиссно и честно.

Поза подсматривания, разглядывания, целенаправленного наблюдения играет исключительно важную роль в художественной философии и поэтике «натуральной школы», нередко при этом фиксируется неудовольствие и протест самого персонажа -- невольного объекта изучения (особенно у Достоевского: напомню отношение Макара Девушкина к «сочинителям», которые выведывают, «как ты себе там по-домашнему»). Жест Тихона Тростникова, захлопнувшего ставни перед носом «наблюдателя нравов», вполне символичен, причем и для некрасовской критики тоже. Фигурально говоря, Некрасов слил точку зрения человека, лично прошедшего школу нужды и бедствий, с точкой зрения своей критики. Но это не должно быть понято узкобиографически: у молодых критиков 40-х годов -- Валериана Майкова, А. Плещеева, А. Галахова не было такого опыта, как у Некрасова, но их всех отличало стремление максимально полно и точно запечатлеть в художественном слове язвы действительности. Некрасов только выразил это стремление полнее, лиричнее и проникновеннее.

Завершила выступления Некрасова 40-х годов статья «Русские второстепенные поэты», которая в то же время явилась прологом его деятельности следующего десятилетия (опубликована статья в первом номере «Современника» за 1850 год). Эта работа -- высшее достижение Некрасова-критика. Если бы он больше не написал ни одной статьи или рецензии, то и тогда бы его имя заняло почетное место в истории русского литературного и эстетического сознания.

В этой статье, за которой давно и по справедливости признана заслуга открытия одного из величайших русских поэтов, мысль Некрасова развивается в трех направлениях. Первое можно назвать собственно историко-литературным: его цель -- вырвать «из мрака забвения» крупное имя, восстановить в поступательном ходе поэзии утраченное звено и тем самым, как говорит критик, оказать услугу «будущему историку русской литературы». Второе -- насквозь современное и злободневное: пробудить погаснувший было интерес к поэзии, к стихам. И, наконец, третье направление, разумеется связанное с предыдущими, -- оригинальная интерпретация тютчевского творчества.

Трудно сказать, ставил ли специально Некрасов перед собою цель -- побудить умолкнувшего поэта вернуться в литературу, поскольку лично о Тютчеве критику в это время известно было очень мало. Некрасов даже не называет его полного имени, довольствуясь инициалами, фигурировавшими в «Современнике», -- Ф. Т. Косвенным путем доказывает критик, что обладатель этих инициалов -- поэт русский: «Подпись Ф. Т. -- в вместо Ф. Т. ... окончательно подтвердила, что автор их наш соотечественник». Биограф Тютчева И. Аксаков говорил, что Некрасов «как бы впотьмах, ощупью старается добраться до личности поэта», не зная, что тот живет с ним в одном городе. Однако в результате статья Некрасова именно вернула Тютчева в поэзию. «...Тютчев, хоть и на 4? году жизни, дождался наконец оценки своему таланту; статья Некрасова, напечатанная в журнале, пользовавшемся тогда большим успехом, произвела в публике сильное впечатление».

О Тютчеве заговорили, его стихи -- на этот раз уже с полным именем -- стали появляться и в «Москвитянине», и в «Современнике», и других изданиях; при содействии И. Тургенева вышел сборник стихотворений поэта (1854). Все это было следствием статьи Некрасова.

Что же открыл Некрасов в Тютчеве? Мы видим, что все его комментарии стягиваются к одному ядру. Перед нами некое тревожное, дисгармоничное состояние, вызванное утратой -- под ударами жизни -- первоначально-цельного, радостного мироощущения. Возвратить его нельзя, как нельзя возвратить детство. Можно призвать его лишь «на миг» -- как воспоминание или как страстную мечту, что еще более утяжелит бремя настоящего. Некрасов впервые и с большой силой раскрыл личностно-драматический план поэзии Тютчева.

Видел ли критик собственно философский план, сложную диалектику дня и ночи, мотивы бездны, первоначального («родимого») хаоса и его движения и т. д.? Еще А. Лаврецкий заметил, что «все эти «переливы и переходы» тютчевской поэзии не осознаны Некрасовым, хотя смутно ощущаются им, доходя к нему как-то издалека. Так, приведя стихи «Как океан объемлет шар земной...», Некрасов замечает: «Последние четыре стиха удивительны: читая их, чувствуешь невольный трепет». То есть трепет -- от стихов «...И мы плывем пылающею бездной Со всех сторон окружены...» Поэтому мы бы уточнили вывод Лаврецкого в том смысле, что Некрасов не только «смутно ощущает» философский план, но подходит к нему, так сказать, со стороны драматической. Например, стихотворение «Silentium!» с его ситуацией глубокой конфликтности человеческого высказывания, «неизглаголанности наших страданий» (слова В. Одоевского) воспринималось Некрасовым в ряду произведений, запечатлевших печальный исход борьбы с обстоятельствами и выражавших концентрированное одиночество, отъединенность разочарованной и измученной души. «Мерещится мне всюду драма», мог бы сказать Некрасов о своих разборах, в том числе и разборах стихов философских.

Опровергая в заключение статьи ее заглавие, Некрасов называет Тютчева «первостепенным поэтическим талантом». Заодно он сообщает, что «крепко не любит» разделения писателей на разряды, выступив таким образом против классификации талантов у Белинского (в его статье «О жизни и сочинениях Кольцова»). Тем не менее сам Некрасов, как мы видели, не отказывается от систематизации, деля стихотворения Тютчева на группы: просто картина, картина с мыслью и т. д. Классификация Некрасова примечательна как попытка установить различные типы художественного мышления. Картина, в его представлении, это, конечно, не механический слепок (Некрасов или берет слово «картина» в кавычки, или же говорит, что в ней, «по-видимому, нет никакого содержания, никакой мысли»). Это лишь более свободная организация смысла. Затем «присоединяющаяся» «мысль» или «воспоминание» локализуют, проявляют смысл. Систематизация Некрасова в какой-то мере продолжает его критическую манеру 40-х годов, деление на типы и виды (например, при описании «романтиков»); в то же время своей гибкостью и осторожностью она предвосхищает систему литературных критериев, определенную позднее в полемике с А. Дружининым.

В 50-е годы мысль Некрасова была занята уяснением историко-литературной роли Гоголя, особенно в его соотношении с Пушкиным. Поводом для этого явился выход из печати сохранившихся глав второго тома «Мертвых душ» (1855) и отклик на них А. Писемского.

Полемика Некрасова с Писемским развивалась на довольно высоком уровне, я ее нельзя представлять себе так, будто бы один писатель совершил какие-то тривиальные ошибки, а другой его поправил. Дело касалось сложных проблем, в которых Некрасов вновь показал замечательное критическое чутье и ум.

Например, такой с первого взгляда случайный вопрос, как оценка одержимого бюрократическим недугом помещика Кошкарева. Писемский считал, что «лицо это совершенно не удалось» и «чтобы придать ему хоть сколько-нибудь человеческую форму, автор называет ею сумасшедшим». Писемский, не без основания считавшийся одним из «учеников Гоголя», разумеется, понимал цену гиперболы. Однако Кошкарев среди других персонажей Гоголя представлял некую новую ступень этой гиперболизации, доходившей до самых больших высот, до маниакальности персонажа, помешавшегося на своей идее (или близкого к помешательству).

Можно, правда, вспомнить, что и страсть Плюшкина далека от всякой разумной меры и порою окрашивалась в маниакальные тона. Но в Кошкареве мерещится «идея», стремление определенным образом организовать жизнь близких своих, до конца подчинить их единому и жесткому уставу. Щедринские герои такого рода, например, его градоначальники, еще не появились, а мировая гротескная традиция, питаемая и Свифтом, и Брантом, а в XIX веке, скажем, Диккенсом, видимо, живо не ощущалась Писемским» во всяком случае, он совершенно не понял особой природы маниакальности гоголевского героя. И не он один!

Что же такое глубоко воспринятый критиком «гоголевский лиризм»? Писемский ставил знак равенства между лиризмом и изображением идеалов. На это спровоцировал критику сам Гоголь, который в лирическом отступлении первого тома обещал в будущем более значительных характеров. «Теперь мы можем определить, что именно разумел Гоголь под словом лиризм», -- писал другой рецензент -- А. Рыжов по поводу поучений Костанжогло.

Некрасов переводил спор в другое русло. Не защищая гоголевских «идеалов» и «поучений», он видел положительное начало в самой, если можно так сказать, тоске по положительности, скорби по поводу ее отсутствия. Это, говоря языком Гоголя, единственное «честное лицо», но под другим именем. Это неразрывно слитый с обыкновенными событиями, с прозой глубоко личный тон, вобравший в себя всю тоску, боль, томление художника (к созданию этого тона Некрасов с помощью родственных образов стремится и в собственных произведениях). Здесь уместно добавить также, что в знаменитых стихотворениях «О погоде» мир буквально просматривается через дождь, слякоть, туман: «Мы глядим на него через тусклую сеть, что как слезы струится по окнам домов...» Неброскость, неэффектность, простота лиризма превращают творчество Гоголя в один из самых поразительных феноменов в мировой литературе, который «невозможно подвести ни под какие теории, выработанные на основании произведений, данных другими поэтами».

В 1855 году, когда Некрасов полемизировал с Писемским в связи с «Мертвыми душами», в русской критике закипал спор о «пушкинском» и «гоголевском» началах. А. Дружинин, выступив против крайностей «сатирического направления», противопоставлял Гоголю Пушкина. С другой стороны, Чернышевский и Добролюбов, защищая традиции гоголевской школы, не всегда достаточно объективны были по отношению к Пушкину. Для Некрасова антиномии: Пушкин -- Гоголь не существовало. Он видел в них развивающиеся явления русской литературы -- живые и плодоносные. В отношении Гоголя это уже ясно из сказанного выше. Что же касается Пушкина, то по поводу упрека в несовременности и неглубокости, брошенного поэту критиком К. Полевым, Некрасов писал: «...не слушайте ни г. Полевого, ни подобных ему... Читайте биографию Пушкина, написанную Анненковым... Поучайтесь примером великого поэта любить искусство, правду и родину, и если бог дал вам талант, идите по следам Пушкина...»

«Образ автора» в критике -- это в известном смысле путь, которым он идет, методика, которую он применяет. Невольно эта методика бросает свет на облик самого критика, выявляя его характерные черты, его физиономию. Склад речи, ее мера и тон нередко бывают глубоко личны; так же как излюбленные обороты и формулы на поверку оказываются осознанными или не вполне осознанными автопризнаниями.

Об одной из глав «Фрегата «Паллада» Гончарова Некрасов писал: «...статья прекрасна, отличается живостью и красотой изложения, свежестью содержания и той художнической умеренностью красок, которая составляет особенность описаний г. Гончарова, не выставляя ничего слишком резко, но в целом передавая предмет со всею верностью, мягкостью и разнообразием тонов». Можно применить эту характеристику и к Некрасову, к его умению мягко и со всем богатством оттенков передать сам предмет.

У Некрасова-критика есть постоянная черта: к глубоким пластам смысла он идет обычно с художнической стороны. Говоря об одном из «Севастопольских рассказов», критик писал: «В самой мысли провести ощущения последних дней Севастополя и показать их читателю сквозь призму молодой, благородной, младенчески-прекрасной души, не успевшей еще засориться дрянью жизни, видим мы тот поэтический такт, который дается только художникам». Некрасов проницательно определяет то, что в современной поэтике называют point of view (точкой зрения). Вместе с известным рассуждением Чернышевского о «диалектике души» некрасовское замечание может быть положено в фундамент наших знаний о поэтике Л. Толстого. Но, с другой стороны, очевидна смысловая функция «точки зрения»: сквозь призму молодой честной души открывается грязь и жестокость окружающей жизни. Словом, налицо связь частного и как будто бы чисто технического замечания критика с его же выводом о том, что Толстого отличает «строгая, ни перед чем не отступающая правда».

Критике Некрасова свойственны та соразмерность и такт, которые в сегодняшнем словоупотреблении называют корректностью. Это полная верность предмету, умение представить его со всех сторон и объемно. Это сдержанность выражения, искусство говорить ровно столько, сколько нужно, многое упомянуть, но еще больше оставить неназванным, пробуждающим силу мысли и фантазию читателя. Но корректность -- это и умение дать себе волю, быть резким, когда это необходимо, не бояться столкновения, казалось бы, взаимоисключающих понятий, если оно вытекает из самого явления.

«Удивительный поэт г. Бенедиктов! -- писал, например, критик. -- Непостижимое сочетание дарования (не подверженного ни малейшему сомнению) с невероятным отсутствием вкуса...» (IX, 246). И как всегда у Некрасова, воспринимающего факты с художнической стороны, вкус, отсутствие вкуса означают, некий органический порок в самой художественной мысли. И поэтому, когда Бенедиктов отождествил патриотизм с любовью к «хмельной с присядкой тряске казачка и трепака», Некрасов уже без обиняков, «открытым текстом» заметил: «Можно не любить трепака или квасу -- и умереть за отечество... И наоборот. Любя и квас, и трепака, и очищенную, можно дойти до забвения своих обязанностей, если сознание долга в человеке слабо и любовь к родине не имеет основы разумной».

Критика Некрасова неговорлива и скромна по своим изобразительным средствам. Сравнения и метафоры встречаются нечасто. Но те образы, к которым прибегает критик, неожиданны и живописны. Говоря «о неверности языка с точками после каждого слова», рецензент прибавляет, что «это делает печатную страницу похожею на то, как будто на нее просыпали горсть пороху». Ремесленные стихи, от которых «никому не было, нет и не будет ни теплее, ни холоднее на свете», напоминают критику «тот сорт грибов, который не употребляется ни на пользу и в удовольствие людям, ни на погибель мухам…»

К особенностям Некрасова принадлежало умение цитировать. Свойство как будто бы немудреное, а на самом деле довольно трудное и в критической практике -- необходимое. Некрасов владел им в совершенстве. Он умел увидеть самое характерное описание, фразу, слово. Он безошибочно находил все то, что звучало выспренне, претенциозно и в конце концов обличало внутреннюю пустоту или заведомую ложь. И, наконец, еще одна черта критической манеры Некрасова. В статье «Русские второстепенные поэты», мотивируя необходимость бережного отношения к поэтам, критик говорит: «...поэтический талант, хоть и не обширный... стоит десяти талантов повествовательных, потому что такие таланты редки во всех литературах. В доказательство приведем хоть нашу...» (IX, 192). Еще раньше, в рецензии на «Холостяка», касаясь универсальности таланта Тургенева, критик с одобрением отмечает, что тот пишет «комедии, а не рассказы и повести»: «Русская повесть еще имеет на своей стороне несколько дарований, а хорошие комедии... появляются у нас так редко».

Все это говорит уже редактор, для которого умение оценивать литературное движение в целом, распределять силы, направлять дарования в наиболее важное русло превратилось в повседневную привычку. И разборчивость вкуса, тактичность оценки словно перешли из сферы поведения в сферу творчества, став неотъемлемыми свойствами некрасовского литературного стиля.

Список литературы

1. Манн Ю. В. «Верность, мягкость и разнообразие тонов» (О Некрасове-критике) // Вопросы литературы. 1986, № 8. С. 128-152.

Размещено на сайт

Подобные документы

Чуковский как один из лучших отечественных исследователей творчества Некрасова. Присуждение за книгу Ленинской премии. Чуковский о влиянии на Некрасова Пушкина и Гоголя. Своеобразное описание "приемов" Некрасова и критический анализ его творчества.

реферат , добавлен 10.01.2010


Краткий биографический очерк жизни Н.А. Некрасова как великого российского поэта, этапы его личностного и творческого становления. Адресаты любовной лирики: А.Я. Панаева и З.Н. Некрасова. "Проза любви" в лирике Некрасова, анализ его стихотворения.

реферат , добавлен 25.09.2013


Детство и юность великого русского поэта Николая Алексеевича Некрасова. Роль В.Г. Белинского в становлении жизненного и творческого пути Некрасова. Первые публикации в журналах, его книги. Гражданская позиция его произведений. Личная жизнь поэта.

презентация , добавлен 10.01.2012


Исследование и анализ тематического разнообразия поэзии Н.А. Некрасова. Специфика стихотворений о русских детях, используемая в них тематика и идеология. Роль и значение данных произведений в морально-нравственном воспитании подрастающего поколения.

курсовая работа , добавлен 21.02.2017


Зарождение русской литературной критики и дискуссии вокруг ее природы. Тенденции современного литературного процесса и критики. Эволюция творческого пути В. Пустовой как литературного критика современности, традиционность и новаторство её взглядов.

дипломная работа , добавлен 02.06.2017


Мораль и нравственные принципы как основа эстетики поэта Н. Некрасова. Анализ основных стихотворных сюжетов, проблематика и особенности композиции и идейно-художественная значимость некрасовских стихотворений. Новаторский характер поэзии Некрасова.

реферат , добавлен 03.10.2014


Русская природа в стихах Н.А. Некрасова для детей, образы крестьянского ребенка в его произведениях. Роль Н.А. Некрасова в развитии детской поэзии и педагогическая ценность произведений писателя. Литературный анализ поэмы "Дедушка Мазай и зайцы".

контрольная работа , добавлен 16.02.2011


Некрасов - народный поэт. Поэт страдания. Краткие биографические сведения. Своеобразие лирики. Тема народных страданий. Образ женщин в лирике. Тема любви. Воспоминания современников о Некрасове. Вклад Некрасова в русскую литературу.

реферат , добавлен 09.11.2006


Краткая биография Николая Алексеевича Некрасова (1821-1878), особенности изображения русского народа и народных заступников в его произведениях. Анализ отражения проблем русской жизни при помощи некрасовского идеала в поэме "Кому на Руси жить хорошо".

реферат , добавлен 12.11.2010


Периоды развития русской литературной критики, ее основные представители. Метод и критерии нормативно-жанровой критики. Литературно–эстетические представления русского сентиментализма. Сущность романтической и философской критики, работы В. Белинского.

"За Некрасовым остается бессмертие, вполне им заслуженное". Ф.М.Достоевский "Личность Некрасова является и до сих пор еще камнем преткновения для всех имеющих обыкновение судить шаблонными представлениями". А.М.Скобичевский

Н.А. Некрасов

10 декабря (28 ноября по ст.ст.) 1821 года родился Николай Алексеевич Некрасов – блестящий издатель, писатель-публицист, близкий революционно-демократическим кругам, бессменный редактор и издатель журнала «Современник» (1847-1866).

До Некрасова в русской литературной традиции существовал взгляд на поэзию, как способ выражения чувств, а прозу – как способ выражения мыслей. 1850-60-е годы - время очередного «великого перелома» в истории России. Общество не просто требовало перемен экономических, социальных и политических. Назревал великий эмоциональный взрыв, эпоха переоценки ценностей, вылившаяся в конечном итоге в бесплодные заигрывания интеллигенции с народной стихией, раздувание революционного пожара и полный отход от традиций романтизма в русской литературе. Отвечая требованиям своего непростого времени, Некрасов решил приготовить некий «салат» из народной поэзии и обличительно-публицистической прозы, который пришёлся весьма по вкусу его современникам. Главной темой такой «адаптированной» поэзии является человек как продукт определённой социальной среды, а печаль об этом человеке (по Некрасову) – есть основная задача лучших граждан современного ему российского общества.

Публицистические очерки «печальника» Некрасова, облачённые им в эмоционально-лирическую упаковку, долгое время являлись образцом гражданской лирики для писателей - демократов второй половины XIX- начала XX веков. И хотя здравомыслящее меньшинство российского общества вовсе не считало рифмованные фельетоны и прокламации господина Некрасова высокой поэзией, уже при жизни автора некоторые из них были включены в школьные программы, а сам Некрасов обрёл статус «истинно народного поэта». Правда, только в среде «кающейся» на все лады дворянско-разночинской интеллигенции. Сам народ о существовании поэта Некрасова (равно как Пушкина и Лермонтова) даже не подозревал.

Издатель одного из самых читаемых журналов, удачливый бизнесмен от литературы, Н.А. Некрасов великолепно вписался в свою непростую эпоху. Долгие годы ему удавалось манипулировать литературными вкусами своих современников, чутко отзываясь на все требования политического, экономического, литературного рынка второй половины XIX века. «Современник» Некрасова стал средоточием и центром притяжения самых различных литературных и политических течений: от весьма умеренного либерализма Тургенева и Толстого до демократов-революционеров (Добролюбова и Чернышевского).

В своих поэтических стилизациях Некрасов поднимал самые наболевшие, самые актуальные проблемы предреформенной и пореформенной России XIX века. Многие его сюжетные зарисовки впоследствии нашли своё отражение в трудах признанных классиков русской литературы. Так, вся философия и даже «поэтика» страдания у Ф.М. Достоевского во многом сложились под прямым и сильнейшим влиянием Некрасова.

Именно Некрасову мы обязаны многими «крылатыми» фразами и афоризмами, навсегда вошедшими в нашу повседневную речь. («Сейте разумное, доброе, вечное», «Счастливые глухи к добру», «Бывали хуже времена, но не было подлей» и т.д.)

Семья и предки

Н.А. Некрасов дважды всерьёз пытался сообщить общественности основные вехи своей небезынтересной биографии, но всякий раз пытался делать это в наиболее кризисные для себя моменты. В 1855 году писатель считал, что он смертельно болен, и не собрался написать историю своей жизни, потому что выздоровел. А двадцать лет спустя, в 1877 году, будучи действительно смертельно больным, попросту не успел.

Впрочем, вряд ли потомки смогли бы почерпнуть из этих авторских историй какие-либо достоверные сведения или факты. Автобиография нужна была Некрасову исключительно для автоисповеди, направленной на поучение и назидание литературным потомкам.

«Мне пришло в голову писать для печати, но не при жизни моей, свою биографию, т. е. нечто вроде признаний или записок о моей жизни – в довольно обширном размере. Скажи: не слишком ли это - так сказать - самолюбиво?» - спрашивал он в одном из писем И.С. Тургенева, на котором тогда он проверял почти всё. И Тургенев ответил:

«Вполне одобряю твое намерение написать свою биографию; твоя жизнь именно из тех, которые, отложа всякое самолюбие в сторону, должны быть рассказаны - потому что представляют много такого, чему не одна русская душа глубоко отзовется».

Ни автобиографии, ни записи литературных воспоминаний Н.А.Некрасова так и не состоялось. Поэтому всё, что мы знаем сегодня о ранних годах «печальника земли русской» почёрпнуто биографами исключительно из литературных произведений Некрасова и воспоминаний близких ему людей.

Как свидетельствует несколько вариантов начала «автобиографии» Некрасова, сам Николай Алексеевич не смог толком определиться ни с годом, ни с днём, ни с местом своего рождения:

"Я родился в 1822 году в Ярославской губернии. Мой отец, старый адъютант князя Витгенштейна, был капитан в отставке..."

"Я родился в 1821 году 22 ноября в Подольской губернии в Винницком уезде в каком-то жидовском местечке, где отец мой стоял тогда с своим полком..."

На самом деле Н.А.Некрасов родился 28 ноября (10 декабря) 1821 года в украинском местечке Немирове. Один из современных исследователей также полагает, что местом его рождения была деревня Синьки в нынешней Кировоградской области.

Историю рода Некрасовых также никто не писал. Дворянский род Некрасовых был довольно древним и чисто великорусским, но за отсутствием у них документов не был занесён в ту часть родословной книги дворян Ярославской губернии, куда помещалось столбовое дворянство, и официальный счёт идёт во второй части от 1810 года - по первому офицерскому чину Алексея Сергеевича Некрасова (отца будущего поэта). Недавно найден и герб Некрасовых, утвержденный императором Николаем II в aпреле 1916 года.

Когда-то род был очень богатым, но, начиная с прадеда, дела Некрасовых шли всё хуже и хуже, благодаря их пристрастию к карточной игре. Алексей Сергеевич, рассказывая славную родословную своим сыновьям, резюмировал: «Предки наши были богаты. Прапрадед ваш проиграл семь тысяч душ, прадед - две, дед (мой отец) - одну, я - ничего, потому что нечего было проигрывать, но в карточки поиграть тоже люблю».

Его сын Николай Алексеевич первым переломил судьбу. Нет, он не обуздал свою пагубную страсть к картам, не бросил играть, но бросил проигрывать. Все его предки проигрывали - он один отыгрывал. И отыграл очень много. Счёт шел если не на миллионы, то уж на сотни тысяч. Его партнёрами по картам были и крупные помещики, и важные государственные сановники, и очень богатые люди России. По словам самого Некрасова, только будущий министр финансов Абаза проиграл поэту около миллиона франков (по тогдашнему курсу – полмиллиона русских рублей).

Однако успех и финансовое благополучие пришли к Н.А.Некрасову далеко не сразу. Если говорить о его детских и юношеских годах, то они, действительно, были полны лишений и унижений, впоследствии сказавшихся на характере и мировосприятии писателя.

Детство Н.А.Некрасов провёл в ярославском имении отца Грешнево. Отношения родителей будущего поэта оставляли желать лучшего.

В неведомой глуши, в деревне полудикой Я рос средь буйных дикарей, И мне дала судьба, по милости великой, В руководители псарей.

Под «псарём» следует здесь понимать отца – человека необузданных страстей, ограниченного домашнего тирана и самодура. Всю свою жизнь он посвятил тяжбам с родственниками по делам имения, а когда выиграл основное дело о владении тысячей крепостных душ, вышел Манифест 1861 года. Старик не смог пережить «освобождения» и умер. До этого у родителей Некрасова было всего около сорока крепостных и тринадцать человек детей. О какой семейной идиллии в таких условиях могла идти речь?

Зрелый Некрасов впоследствии отказался от многих своих обличительных характеристик в адрес родителя-крепостника. Поэт признал, что его отец был не хуже и не лучше других людей своего круга. Да, он любил охоту, держал собак, целый штат псарей, активно приобщал к охотничьим занятиям и старших сыновей. Но традиционная осенняя охота для мелкопоместного дворянина не была просто забавой. При общей ограниченности средств охотничья добыча - серьёзное подспорье в хозяйстве. Она позволяла прокормить многочисленную семью и дворню. Молодой Некрасов это прекрасно понимал.

По собственному признанию писателя, в его ранних произведениях («Родина») сказались юношеский максимализм и дань пресловутому «эдипову комплексу» - сыновняя ревность, обида на родителя за измены любимой матери.

Светлый образ матери, как единственное позитивное воспоминание о детстве, Некрасов пронёс через всю свою жизнь, воплотив его в своей поэзии. О матери поэта биографы Некрасова и по сей день не знают ничего реального. Она остается одним из самых загадочных образов, связанных с русской литературой. Не сохранилось никаких изображений (если они вообще были), никаких вещей, никаких письменных документальных материалов. Со слов самого Некрасова известно, что Елена Андреевна была дочерью богатого малороссийского помещика, хорошо образованная, красивая женщина, которая неизвестно почему вышла за бедного, ничем не примечательного офицера и уехала с ним в Ярославскую губернию. Елена Андреевна умерла довольно молодой – в 1841 году, когда будущему поэту не исполнилось и 20-и лет. Сразу же после смерти жены отец ввёл в дом на правах хозяйки свою крепостную любовницу. «Во мне спасла живую душу ты,» - напишет сын в стихах о матери. Её романтический образ пройдёт основным лейтмотивом через всё последующее творчество Н.А. Некрасова.

В 11 лет Николай вместе со старшим братом Андреем отправился учиться в гимназию в Ярославле. Учились братья плохо, дошли только до 5 класса, не будучи аттестованными по целому ряду предметов. По воспоминаниям А.Я.Панаевой, Некрасов рассказывал, что «своекоштные» гимназисты жили в городе, на съёмной квартире под присмотром лишь одного пьющего «дядьки» из отцовских крепостных. Некрасовы были предоставлены сами себе, целыми днями гуляли по улицам, играли в бильярд и не слишком утруждали себя чтением книг или посещением гимназии:

В пятнадцать лет я был вполне воспитан, Как требовал отцовский идеал: Рука тверда, глаз верен, дух испытан, Но грамоте весьма нетвердо знал.

Тем не менее, к 13-14 годам «грамоте» Николай знал, и весьма неплохо. Год-полтора отец Некрасова занимал должность исправника – полицейского уездного начальника. Подросток исполнял при нём обязанности секретаря и ездил с родителем, воочию наблюдая криминальную жизнь уезда во всём её неприглядном свете.

Итак, как мы видим, ничего похожего на прекрасное домашнее образование Пушкина или Лермонтова, за плечами будущего поэта Некрасова не было и в помине. Напротив, его можно было считать человеком малообразованным. До конца жизни Некрасов так и не выучил ни одного иностранного языка; читательский опыт молодого человека также оставлял желать лучшего. И хотя Николай начал писать стихи с шести-семи лет, к пятнадцати годам его поэтические творения ничем не отличались от «пробы пера» большинства дворянских недорослей его круга. Зато юноша обладал отличными охотничьими навыками, прекрасно ездил верхом, метко стрелял, был физически крепок и вынослив.

Нет ничего удивительного в том, что отец настаивал на военной карьере – несколько поколений дворян Некрасовых вполне успешно служили царю и Отечеству. Но сын, никогда не отличавшийся любовью к наукам, неожиданно для всех захотел поступить в университет. В семье произошла серьёзная размолвка.

«Мать хотела, - вспоминал со слов Некрасова Чернышевский, - чтоб он был образованным человеком, и говорила ему, что он должен поступить в университет, потому что образованность приобретается в университете, а не в специальных школах. Но отец не хотел и слышать об этом: он соглашался отпустить Некрасова не иначе, как только для поступления в кадетский корпус. Спорить было бесполезно, мать замолчала... Но он ехал с намерением поступить не в кадетский корпус, а в университет...»

В столицу юный Некрасов ехал с тем, чтобы обмануть отца, но обманулся сам. Не имея достаточной подготовки, экзамены в университет он не выдержал, а поступать в кадетский корпус наотрез отказался. Разгневанный Алексей Сергеевич оставил шестнадцатилетнего отпрыска без всяких средств к существованию, предоставив ему самому устраивать собственную судьбу.

Литературный бродяга

Можно с уверенностью сказать, что ни один русский писатель не имел ничего даже близко подходящего к жизненному и житейскому опыту, через который прошёл молодой Некрасов в свои первые петербургские годы. Один из своих рассказов (отрывок из романа) он назвал позднее «Петербургские углы». Он мог бы только на основе личных воспоминаний написать и какое-нибудь «Петербургское дно», на котором не побывал и сам Горький.

В 1839-1840-х годах Некрасов пытался войти в отечественную литературу как лирический поэт. Несколько его стихотворений были опубликованы в журналах («Сын отечества», «Библиотека для чтения»). Имел он также беседу с В.А.Жуковским – воспитателем цесаревича и наставником всех молодых поэтов. Жуковский посоветовал юному дарованию публиковать свои стихотворения без подписи, ибо потом самому стыдно будет.

В 1840 году Некрасов выпустил поэтический сборник «Мечты и звуки», подписавшись инициалами «Н.Н.». Книга успеха не имела, а рецензии критиков (в том числе и В.Г.Белинского) были просто убийственны. Кончилось тем, что автор сам скупил весь тираж и уничтожил его.

Тем не менее, тогда ещё совсем юный Некрасов не разочаровался в избранном пути. Он не встал в позу обиженного гения, не скатился до вульгарной пьянки и бесплодных сожалений. Напротив, молодой поэт проявил величайшую трезвость ума, полную и никогда ему в дальнейшем не изменившую самокритичность.

Позднее Некрасов вспоминал:

«Я перестал писать серьезные стихи и стал писать эгоистически», иначе говоря - для заработка, для денег, иногда просто для того, чтобы не умереть с голода.

С «серьёзными стихами», как и с университетом, дело кончилось крахом. После первого провала Некрасов предпринимал неоднократные попытки подготовиться и ещё раз сдать вступительные экзамены, но получал одни единицы. Некоторое время он числился вольнослушателем философского факультета. Слушал лекции бесплатно, так как отец раздобыл у ярославского предводителя дворянства справку о своём «недостаточном состоянии».

Материальное положение Некрасова в этот период можно охарактеризовать одним словом – «голод». Он скитался по Петербургу почти бездомный, вечно голодный, плохо одетый. Со слов позднейших знакомых, в те годы Некрасова жалели даже нищие. Однажды он ночевал в ночлежке, где написал нищей старухе аттестат и получил от неё 15 копеек. На Сенной площади он подрабатывал писанием писем и прошений безграмотным крестьянам. Актриса А.И. Шуберт вспоминала, что они с маменькой прозвали Некрасова «несчастным» и подкармливали его, словно бродячего пса, остатками своего обеда.

При этом Некрасов был человеком страстного, гордого и независимого характера. Это точно подтвердила вся история разрыва с отцом, да и вся его дальнейшая судьба. Первоначально гордость и независимость проявлялись именно в отношениях с отцом. Некрасов ни разу ни на что не пожаловался и ни разу ничего не попросил ни у отца, ни у своих братьев. В этом плане своей судьбой он обязан только себе – и в плохом, и в хорошем смысле. В Петербурге его гордость и достоинство подвергались постоянным испытаниям, претерпевали оскорбления и унижения. Вот тогда-то, видимо, в один из горчайших дней поэт дал себе слово на исполнение одной клятвы. Надо сказать, что клятвы тогда были в моде: клялись Герцен и Огарёв на Воробьёвых горах, давал себе «аннибалову клятву» Тургенев, клялся в своих дневниках и Л.Толстой. Но ни Тургеневу, ни Толстому, ни тем более Огарёву и Герцену никогда не угрожала голодная или холодная смерть. Некрасов, подобно Скарлетт О`Хара, героине романа М.Митчелл, поклялся себе лишь в одном: не умереть на чердаке.

Может быть, только Достоевский вполне понял конечный смысл, безусловное значение такой клятвы Некрасова и почти демоническую неукоснительность её исполнения:

«Миллион - вот демон Некрасова! Что ж, он любил так золото, роскошь, наслаждения и, чтобы иметь их, пускался в "практичности"? Нет, скорее это был другого характера демон, это был самый мрачный и унизительный бес. Это был демон гордости, жажды самообеспечения, потребности оградиться от людей твердой стеной и независимо, спокойно смотреть на их угрозы. Я думаю, этот демон присосался еще к сердцу ребенка, ребенка пятнадцати лет, очутившегося на петербургской мостовой, почти бежавшего от отца... Это была жажда мрачного, угрюмого, отъединенного самообеспечения, чтобы уже не зависеть ни от кого. Я думаю, что я не ошибаюсь, я припоминаю кое-что из самого первого моего знакомства с ним. По крайней мере мне так казалось потом всю жизнь. Но этот демон все же был низкий демон...» .

Счастливый случай

Практически все биографы Некрасова отмечают, что как бы не сложилась судьба «великого печальника земли русской», он рано или поздно смог бы выбраться с петербургского дна. Любой ценой он построил бы свою жизнь так, как считал нужным, смог бы добиться успеха если не на литературном, то на любом другом поприще. Так или иначе, но «низкий демон» Некрасова был бы удовлетворён.

И.И. Панаев

Однако не для кого не секрет, что прочно войти в литературную среду и воплотить все свои таланты – писателя, журналиста, публициста и издателя - Н.А. Некрасову помог тот самый «счастливый случай», который бывает раз в жизни. А именно – судьбоносная встреча с семейством Панаевых.

Иван Иванович Панаев – внучатый племянник Державина, богатый баловень судьбы, известный всему Петербургу щёголь и повеса, баловался также и литературой. В его гостиной был один из самых известных в России того времени литературный салон. Здесь подчас одновременно можно было встретить весь цвет русской литературы: Тургенева, Л.Толстого, Достоевского, Гончарова, Белинского, Салтыкова-Щедрина, Островского, Писемского и многих, многих других. Хозяйкой гостеприимного дома Панаевых являлась Авдотья Яковлевна (в девичестве Брянская), дочь известного актёра императорских театров. Несмотря на крайне поверхностное образование и вопиющую безграмотность (до конца жизни она делала орфографические ошибки в самых простых словах), Авдотья Яковлевна прославилась как одна из самых первых русских писательниц, хотя и под мужским псевдонимом Н. Станицкий.

Её муж Иван Панаев не только писал рассказы, романы и повести, но и любил выступать в качестве мецената и благотворителя для бедных писателей. Так, осенью 1842 года по Петербургу разнёсся слух об очередном «добром деле» Панаева. Узнав, что его собрат по литературному цеху бедствует, Панаев в своей щёгольской коляске приехал к Некрасову, накормил его и ссудил деньгами. Спас, в общем, от голодной смерти.

На самом деле Некрасов и не думал умирать. В тот период он пробавлялся случайными литературными заработками: писал заказные стишки, пошлые водевильчики для театров, составлял афиши, даже давал уроки. Четыре года бродячей жизни только закалили его. Верный своей клятве, он ждал момента, когда перед ним откроется дверь к славе и деньгам.

Этой дверью оказалась дверь в квартиру Панаевых.

Некрасов и Панаев.
Карикатура Н.А. Степанова,
«Иллюстрированный альманах», 1848

Поначалу литераторы лишь приглашали молодого поэта на свои вечера, а когда он уходил – беззлобно подсмеивались над его незамысловатыми стишками, бедной одеждой, неуверенными манерами. Иногда просто по-человечески жалели, как жалеют бездомных животных и больных детей. Однако никогда не отличавшийся излишней застенчивостью Некрасов с удивительной быстротой занял своё место в литературном кружке молодых петербургских писателей, объединившихся вокруг В.Г.Белинского. Белинский, словно раскаиваясь за свою рецензию на «Мечты и звуки», взял литературное шефство над Некрасовым, ввёл его в редакцию «Отечественных записок», позволил писать серьёзные критические статьи. Там же начали печатать приключенческий роман молодого автора «Жизнь и похождения Тихона Тростникова».

Панаевы также прониклись к разговорчивому, остроумному Некрасову чувством искренней дружбы. Молодой поэт, когда хотел, мог быть интересным собеседником, умел расположить к себе людей. Конечно, Некрасов сразу же влюбился в красавицу Авдотью Яковлевну. С гостями хозяйка держала себя довольно свободно, но была одинаково мила и ровна со всеми. Если любовные похождения её мужа часто становились известны всему свету, то госпожа Панаева старалась соблюдать внешние приличия. У Некрасова же, несмотря на его молодость, было и ещё одно замечательное качество – терпение.

В 1844 году Панаев снял новую просторную квартиру на Фонтанке. Он сделал ещё один широкий жест – предложил другу семьи Некрасову оставить свой жалкий угол с клопами и переехать жить к нему на Фонтанку. Некрасов занял в доме Ивана Ивановича две небольшие уютные комнаты. Совершенно бесплатно. Кроме того, он получил в подарок от Панаевых шёлковое кашне, фрак и всё, что полагается приличному светскому человеку.

«Современник»

Тем временем в обществе наблюдалось серьёзное идейное размежевание. Западники били в «Колокол», призывая равняться на либеральный Запад. Славянофилы звали к корням, с головой окунаясь в ещё совершенно неизученное историческое прошлое. Охранители желали оставить всё, как есть. В Петербурге литераторы группировались «по интересам» вокруг журналов. Кружок Белинского пригрел тогда А. Краевский в «Отечественных записках». Но в условиях жёсткой правительственной цензуры не слишком храбрый Краевский отдавал большую часть журнальной площади проверенным и безопасным историческим романам. Молодёжи в этих узких рамках было тесно. В кружке Белинского начались разговоры об открытии нового, своего журнала. Однако собратья-литераторы не отличались ни практической хваткой, ни умением наладить дело. Раздавались голоса, что можно было бы нанять толкового управляющего, но насколько он будет разделять их убеждения?

И тут в их же среде нашёлся такой человек – Николай Алексеевич Некрасов. Оказалось, что он кое-что смыслит в издательском деле. Ещё в 1843-46 годах он издал альманахи «Статейки в стихах», «Физиология Петербурга», «Первое апреля», «Петербургский сборник». В последнем, кстати, были впервые напечатаны «Бедные люди» Ф.М. Достоевского.

Сам Некрасов впоследствии вспоминал:

«Один я между идеалистами был практик, и когда мы заводили журнал, идеалисты это прямо мне говорили и возлагали на меня как бы миссию создать журнал».

Между тем, кроме желания и умения, чтобы создать журнал нужные ещё и средства. Ни у Белинского, ни у кого из литераторов, кроме Ивана Панаева, достаточных денег тогда не было.

Некрасов заявил, что дешевле будет выкупить или взять в аренду уже существующий журнал, чем создавать что-то новое. Такой журнал очень быстро нашёлся.

«Современник», как известно, был основан Пушкиным в 1836 году. Поэт успел выпустить лишь четыре номера. После смерти Пушкина «Современник» перешёл к его другу – поэту и профессору Петербургского университета П.А.Плетнёву.

Плетнёв не имел ни времени, ни сил, чтобы заниматься издательской работой. Журнал влачил жалкое существование, не приносил никаких доходов, и Плетнёв не бросал его только из верности памяти погибшего друга. Он быстро согласился отдать «Современник» в аренду с последующей продажей в рассрочку.

На первоначальный взнос, взятки цензорам, гонорары и первые расходы Некрасову требовалось 50 тысяч рублей. Панаев вызвался дать 25 тысяч. Оставшуюся половину решено было просить у давнего приятеля Панаева – богатейшего помещика Г.М.Толстого, который придерживался весьма радикальных взглядов, водил дружбу с Бакуниным, Прудоном, приятельствовал с Марксом и Энгельсом.

В 1846 году чета Панаевых вместе с Некрасовым едет к Толстому в Казань, где находилось одно из имений предполагаемого мецената. В деловом плане поездка оказалась бессмысленной. Толстой сперва охотно согласился дать денег на журнал, но потом отказался, и Некрасову пришлось собирать по крупицам оставшуюся сумму: пять тысяч дала жена Герцена, около десяти пожертвовал чаеторговец В.Боткин, что-то выделила из своих личных капиталов Авдотья Яковлевна Панаева. Остальное добыл с помощью кредитов сам Некрасов.

Тем не менее, в этой долгой и утомительной поездке в Казань произошло духовное сближение Николая Алексеевича и Панаевой. Некрасов использовал беспроигрышный козырь – во всех подробностях рассказал Авдотье Яковлевне о своём несчастном детстве, нищих годах в Петербурге. Панаева пожалела несчастного горемыку, а от жалости до любви у такой женщины оказался всего один шаг.

Уже 1 января 1847 года первую книжку нового, уже некрасовского «Современника» принесли из типографии. Первый номер сразу привлёк к себе внимание читателей. Сегодня кажется странным, что давно уже ставшие хрестоматийными вещи когда-то были напечатаны впервые, а авторов почти никто не знал. В первом номере журнала вышли «Хорь и Калиныч» И.С.Тургенева, «Роман в девяти письмах» Ф.М.Достоевского, «Тройка» Н.А.Некрасова, стихи Огарёва и Фета, повесть И.Панаева «Родственники». Критический раздел украсили три рецензии Белинского и его знаменитая статья «Взгляд на русскую литературу 1846 года».

Выход первого номера увенчал также большой торжественный обед, открывший, как сказал бы Пушкин, «обедов длинный ряд» - многолетнюю традицию: так отмечался выход каждой журнальной книжки. Впоследствии некрасовские богатые пьяные застолья шли не столько от барского хлебосольства, сколько от трезвого политичного и психологического расчёта. Успешность литературных дел журнала обеспечивали не только письменные, но и пиршественные столы. Некрасов прекрасно знал, что «во хмелю» русские дела вершатся успешнее. Иная договоренность под рюмку может оказаться крепче и надежнее безукоризненной юридической сделки.

Издатель Некрасов

С самого начала работы в «Современнике» Некрасов проявил себя блестящим бизнесменом и организатором. В первый же год тираж журнала вырос с двухсот экземпляров до четырёх тысяч(!). Одним из первых Некрасов осознал значение рекламы для увеличения подписки и повышения финансового благополучия журнала. Его мало заботили принятые в то время этические нормы ведения издательского дела. Никаких чётко обозначенных законов не было. А то, что не запрещено – разрешено. Некрасов велел напечатать огромное количество цветных рекламных афиш «Современника», которые расклеили по всему Петербургу и отослали в другие города. Он дал объявление о подписке на журнал во все петербургские и московские газеты.

В 1840-50-е годы особой популярностью пользовались переводные романы. Часто один и тот же роман печатало несколько российских журналов. Чтобы их заполучить, не нужно было покупать права на издание. Достаточно было купить дешёвую брошюрку и печатать её частями, не дожидаясь перевода всего романа. Ещё проще – добыть несколько номеров иностранных газет, где в «подвалах» печатали современную беллетристику. Некрасов держал целый штат вояжёров, которые, посещая Европу, привозили оттуда газеты, а иногда и воровали свежие корректуры прямо со столов в редакциях. Иногда подкупали наборщиков или копиистов (машинисток), переписывающих набело каракули авторов. Зачастую получалось так, что роман в русском переводе выходил в «Современнике» быстрее, чем был опубликован полностью на родном языке.

Повысить тираж журнала помогали и многочисленные книжные приложения – для подписчиков по льготной цене. Для привлечения женской аудитории выпускалось платное приложение с красивыми цветными картинками последних парижских мод и обстоятельными пояснениями Авдотьи Яковлевны по этому вопросу. Материалы Панаевой присылала из Парижа её подруга – Мария Львовна Огарёва.

В первый же год талантливый менеджер Некрасов добился того, что число подписчиков «Современника» достигло 2000 человек. На следующий год – 3100.

Стоит ли говорить, что никто из окружавших его коллег-литераторов не обладал ни такой практической хваткой, ни (самое главное) желанием заниматься финансовыми делами и «продвигать» журнал. Белинский, восторгаясь незаурядными способностями своего недавнего подопечного, даже не советовал никому из друзей соваться в хозяйственные дела издательства: «Нам с вами нечего учить Некрасова; ну что мы смыслим!..»

Нет ничего удивительно и в том, что расторопный издатель очень быстро оттёр своего совладельца Панаева от всяких дел в «Современнике». Сперва Некрасов старался отвлечь внимание компаньона на писательскую работу, а когда понял, что Иван Иванович и к этому не слишком-то способен, просто списал его со счетов, как в деловом, так и в личном плане.

«Мы с тобой бестолковые люди…»

Некоторые современники, а впоследствии и биографы Н.А.Некрасова не раз говорили о психической неуравновешенности и даже нездоровье Николая Алексеевича. Он производил впечатление человека, продавшего душу дьяволу. В его телесной оболочке словно существовали две разных сущности: расчётливый делец, знающий цену всему на свете, прирождённый организатор, удачливый игрок и в то же время – депрессивный меланхолик, сентиментальный, тонко чувствующий страдания других, очень совестливый и требовательный к себе человек. Временами он мог работать без устали, в одиночку везти на себе весь груз издательских, редакторских, финансовых дел, проявляя незаурядную деловую активность, а временами впадал в бессильную апатию и неделями хандрил наедине с собою, бездельничал, не выходя из дома. В такие периоды Некрасов был одержим мыслями о самоубийстве, подолгу держал в руках заряженный пистолет, искал крепкий крюк на потолке или ввязывался в дуэльные споры с самыми опасными правилами. Безусловно, на характере, мировосприятии, отношении к окружающему миру зрелого Некрасова сказались годы лишений, унижений, борьбы за собственное существование. В самую раннюю пору жизни, когда в общем-то благополучному дворянскому недорослю пришлось пережить несколько серьёзных крушений, возможно, состоялся сознательный отказ Некрасова от себя настоящего. Инстинктивно он по-прежнему чувствовал, что создан для чего-то другого, но «низкий демон» с каждым годом отвоёвывал для себя всё больше пространства, а синтез народных стилизаций и социальных проблем всё дальше и дальше уводил поэта от его истинного предназначения.

В этом нет ничего удивительного. Читая, а тем более сочиняя такие «стихи», как «Еду ли ночью по улице тёмной» или «Размышления у парадного подъезда» невольно впадёшь в депрессию, заболеешь душевной болезнью, станешь противным самому себе…

Подмена понятий не только в литературе, но и в жизни сыграли в личной судьбе поэта Некрасова роковую, необратимую роль.

В 1848 год оказался для «Современника» самым несчастливым. Умер Белинский. По Европе прокатилась волна революций. В России свирепствовала цензура, запрещая всё – от умеренно либеральных высказываний отечественных авторов, до переводов зарубежной литературы, особенно французской. Из-за цензурного террора очередной выпуск «Современника» оказался под угрозой. Ни взятки, ни обильные обеды, ни намеренные проигрыши в карты «нужным людям» не смогли радикально изменить ситуацию. Если один подкупленный чиновник что-то разрешал, то другой тут же запрещал.

А.Я. Панаева

Но изобретательный Некрасов нашёл выход и из этого замкнутого круга. Для заполнения страниц журнала он предлагает Авдотье Панаевой срочно написать захватывающий, приключенческий и абсолютно аполитичный роман с продолжением. Дабы это не выглядело «женским рукоделием», Некрасов становится соавтором своей прекрасной дамы, которая изначально писала под мужским псевдонимом Н. Станицкий. Романы «Три страны света» (1849) и «Мёртвое озеро» (1851) - продукт совместного творчества, позволивший «Современнику» как коммерческому предприятию удержаться на плаву в годы предреформенного усиления режима, названного потом историками «мрачным семилетием» (1848-1855).

Соавторство сблизило Панаеву и Некрасова настолько, что Авдотья Яковлевна окончательно поставила крест на своём мнимом супружестве. В 1848 году она забеременела от Некрасова, потом у них родился желанный обоими родителями ребёнок, но он умер через несколько недель. Некрасов сильно переживал эту потерю, а несчастная мать словно окаменела от горя.

В 1855 году Некрасов и Панаева похоронили и своего второго, быть может, ещё более желанного и ожидаемого сына. Это едва не стало причиной окончательного разрыва отношений, но Некрасов серьёзно заболел, и Авдотья Яковлевна не смогла оставить его.

Так уж случилось, что плодом великой любви двух далеко незаурядных людей остались только два коммерческих романа и действительно лирические стихи, вошедшие в литературу под названием «Панаевский цикл».

Истинная история любви Некрасова и Панаевой, как и любовная лирика поэта-«печальника», поэта-гражданина, разрушила все доселе привычные представления о взаимоотношениях мужчины и женщины и их отражении в отечественной литературе.

На протяжении пятнадцати лет супруги Панаевы и Некрасов жили втроём, фактически в одной квартире. Иван Иванович никак не мешал отношениям своей законной жены с «другом семьи» Некрасовым. Но и взаимоотношения Николая Алексеевича с Авдотьей Яковлевной никогда не были ровными и безоблачными. Любовники то вместе писали романы, то бегали друг от друга по разным городам и странам Европы, то расставались навсегда, то вновь сходились в петербургской квартире Панаевых, чтобы через какое-то время бежать и искать новой встречи.

Такие отношения можно охарактеризовать пословицей «вместе тесно, а врозь скучно.»

В воспоминаниях современников, наблюдавших Некрасова и Панаеву в разные периоды их жизни, не раз встречаются суждения о том, что эти «бестолковые люди» никогда не смогли бы составить собой нормальную супружескую пару. Некрасов по своей натуре был борец, охотник, авантюрист. Его не прельщали тихие семейные радости. В «спокойные периоды» он впадал в депрессию, которая в своей кульминации нередко приводила к мыслям о суициде. Авдотья Яковлевна просто вынуждена была предпринимать активные действия (убегать, ускользать, угрожать разрывом, заставлять страдать), чтобы вернуть к жизни любимого человека. В Панаевой Некрасов - вольно или невольно - нашёл тот главный нерв, который долгие годы держал всю нервную основу его творчества, его мироощущения и чуть ли не самого существования - страдание. Страдание, которое получил от неё сполна и которым вполне наделил её.

Трагический, возможно, определяющий отпечаток на их отношения накладывало страдание из-за несостоявшегося материнства и отцовства.

Современный исследователь Н.Скатов в своей монографии о Некрасове придаёт этому факту решающее значение. Он считает, что только счастливое отцовство и могло бы, пожалуй, вывести Некрасова из его духовного тупика, наладить нормальные семейные отношения. Не случайно Некрасов так много писал о детях и для детей. К тому же образ любимой женщины для него всегда был неразрывно связан с образом матери.

Панаева же долгие годы делила свои несостоявшиеся материнские чувства между Некрасовым и «несчастным», опустившимся супругом, заставляя весь столичный бомонд упражняться в колкостях по поводу этого необычного «тройственного союза».

В некрасовских стихотворениях любовное чувство выступает во всей своей сложности, противоречивости, непредсказуемости и одновременно - обыденности. Некрасов опоэтизировал даже «прозу любви» с её ссорами, размолвками, конфликтами, расставанием, примирением…

Мы с тобой бестолковые люди: Что минута, то вспышка готова! Облегченье взволнованной груди, Неразумное, резкое слово. Говори же, когда ты сердита, Всё, что душу волнует и мучит! Будем, друг мой, сердиться открыто: Легче мир, и скорее наскучит. Если проза в любви неизбежна, Так возьмем и с нее долю счастья: После ссоры так полно, так нежно Возвращенье любви и участья... 1851

Впервые в его интимной лирике проявляется не один, а одновременно два характера. Он словно «играет» не только за себя, но и за свою избранницу. Интеллектуальная лирика подменяет собой любовную. Перед нами любовь двух людей, занятых делом. Их интересы, как это часто бывает в жизни, сходятся и расходятся. Суровый реализм вторгается в сферу интимных чувств. Он заставляет обоих героев принимать пусть неверные, но самостоятельные решения, часто продиктованные не только сердцем, но и разумом:

Тяжелый год - сломил меня недуг, Беда застигла, - счастье изменило,- И не щадит меня ни враг, ни друг, И даже ты не пощадила! Истерзана, озлоблена борьбой С своими кровными врагами, Страдалица! стоишь ты предо мной Прекрасным призраком с безумными глазами! Упали волосы до плеч, Уста горят, румянцем рдеют щеки, И необузданная речь Сливается в ужасные упреки, Жестокие, неправые... Постой! Не я обрек твои младые годы На жизнь без счастья и свободы, Я друг, я не губитель твой! Но ты не слушаешь …

В 1862 году умер И.И.Панаев. Все знакомые считали, что теперь Некрасов и Авдотья Яковлевна должны наконец пожениться. Но этого не случилось. В 1863 году Панаева съехала с некрасовской квартиры на Литейном и весьма поспешно вышла замуж за секретаря «Современника» А.Ф.Головачёва. Это была ухудшенная копия Панаева – весёлый, добродушный повеса, абсолютно пустой человек, который помог Авдотье Яковлевне быстро спустить всё её немалое состояние. Но Панаева впервые, в возрасте сорока с лишним лет стала матерью, и вся погрузилась в воспитание дочери. Её дочь Евдокия Аполлоновна Нагродская (Головачёва) тоже станет писательницей - правда, после 1917 года - русского зарубежья.

Раскол в «Современнике»

Уже в середине 1850-х годов в «Современнике» было сосредоточено всё лучшее, что имела и будет иметь в дальнейшем русская литература XIX века: Тургенев, Толстой, Гончаров, Островский, Фет, Григорович, Анненков, Боткин, Чернышевский, Добролюбов. И собрал их всех в один журнал именно Некрасов. До сих пор остаётся загадкой, чем, кроме высоких гонораров, издатель «Современника» мог удерживать вместе столь разнородных авторов?

«Старая» редакция журнала «Современник»:
Гончаров И.А., Толстой Л.Н., Тургенев И.С.,
Григорович Д.В., Дружинин А.В., Островский А.Н.

Известно, что в 1856 году Некрасов заключил с ведущими авторами журнала некое «обязательное соглашение». Договор обязывал писателей четыре года подряд отдавать свои новые произведения только в «Современник». Естественно, что на практике ничего из этого не вышло. Уже в 1858 году И.С.Тургенев расторг этот договор в одностороннем порядке. Дабы окончательно не потерять автора, Некрасов тогда был вынужден согласиться с его решением. Многие исследователи расценивают этот шаг Тургенева как начало конфликта в редакции.

В острой политической борьбе пореформенного периода ещё резче обозначились две прямо противоположные позиции основных авторов журнала. Одни (Чернышевский и Добролюбов) активно звали Русь «к топору», предвещая крестьянскую революцию. Другие (в основном писатели-дворяне) придерживались более умеренных позиций. Считается, что кульминацией раскола внутри «Современника» стала публикация Н. А. Некрасовым, несмотря на протест И. С. Тургенева, статьи Н.А. Добролюбова о романе «Накануне». Статья называлась «Когда же придёт настоящий день?» (1860. No 3). Тургенев был весьма невысокого мнения о критике Добролюбове, откровенно недолюбливал его как человека и считал, что тот оказывает вредное влияние на Некрасова в вопросах подбора материалов для «Современника». Статья Добролюбова Тургеневу не понравилась, и автор прямо заявил издателю: «Выбирай, или я, или Добролюбов». И Некрасов, как считали советские исследователи, решил пожертвовать давней дружбой с ведущим романистом в угоду своим политическим взглядам.

На самом деле, есть все основания полагать, что Некрасов не разделял ни тех, ни других взглядов. Издатель исходил исключительно из деловых качеств своих сотрудников. Он понимал, что журнал делают журналисты- разночинцы (Добролюбовы и Чернышевские), а с господами Тургеневыми и Толстыми он попросту вылетит в трубу. Показательно, что Тургенев всерьёз предлагал Некрасову взять на место ведущего критика журнала Аполлона Григорьева. Как литературный критик Григорьев стоял на два-три порядка выше Добролюбова с Чернышевским вместе взятых, а его «гениальные прозрения» уже тогда во многом предвосхищали своё время, что впоследствии было единодушно признано далёкими потомками. Но бизнесмен Некрасов хотел делать журнал здесь и сейчас. Ему требовались дисциплинированные сотрудники, а не расхристанные гении, страдающие депрессивным алкоголизмом. В данном случае Некрасову оказалась дороже не старая дружба, и даже не сомнительная истина, а судьба его любимого дела.

Надо сказать, что в основе официальной версии «раскола «Современника», представленной в советском литературоведении, лежат исключительно воспоминания А.Я. Панаевой – лица непосредственно заинтересованного в том, чтобы считать «раскол» в журнале не просто личным конфликтом Добролюбова (читай – Некрасова) с Тургеневым, а придать ему идейно-политический характер.

В конце 1850-х годов широкую огласку в кругу литераторов получило так называемое «огарёвское дело» - тёмная история с присвоением А.Я. Панаевой денег от продажи имения Н.П.Огарёва. Панаева вызвалась быть посредницей между своей близкой подругой Марией Львовной Огарёвой и её бывшим мужем. В качестве «отступного» при разводе Н.П. Огарёв предложил Марии Львовне имение Уручье в Орловской губернии. Заниматься продажей имения бывшая супруга не хотела, и доверилась в этом вопросе Панаевым. В результате М.Л. Огарёва умерла в Париже в страшной нищете, а куда подевались 300 тысяч ассигнациями, вырученные от продажи Уручья, осталось неизвестным. Вопрос о том, насколько в этом деле был замешан Некрасов, по сей день вызывает споры среди литературоведов и биографов писателя. Между тем, ближайшее окружение Некрасова и Панаевой было уверено, что любовники вместе присвоили чужие деньги. Известно, что Герцен (близкий друг Огарёва) называл Некрасова не иначе, как «шулером», «вором», «мерзавцем», и решительно отказался от встречи, когда поэт приехал к нему в Англию объясниться. Тургенев, который первоначально пытался защищать Некрасова в этой истории, узнав обо всех обстоятельствах дела, тоже стал осуждать его.

В 1918 году, после открытия архивов III отделения случайно был найден обрывок перлюстрированного письма Некрасова к Панаевой, датированный 1857 годом. Письмо касается как раз «огарёвского дела», и в нём Некрасов открытым текстом упрекает Панаеву за её бесчестный поступок в отношении Огарёвой. Поэт пишет, что он до сих пор «прикрывает» Авдотью Яковлевну перед знакомыми, пожертвовав своей репутацией и добрым именем. Получается, что Некрасов напрямую не виноват, но его соучастие в преступлении или сокрытии такового, является неоспоримым фактом.

Возможно, что именно «огарёвская» история послужила главной причиной охлаждения отношений между Тургеневым и редакцией «Современника» уже в 1858-59 годах, а статья Добролюбова о «Накануне» явилась лишь непосредственным поводом к «расколу» в 1860 году.

Вслед за ведущим романистом и старейшим сотрудником Тургеневым навсегда покинули журнал Л.Толстой, Григорович, Достоевский, Гончаров, Дружинин и другие «умеренные либералы». Возможно, вышеперечисленным «аристократам» также могло быть неприятно иметь дело с нечистым на руку издателем.

В письме к Герцену Тургенев напишет: «Я бросил Некрасова как бесчестного человека…»

Он именно его «бросил», как бросают людей, однажды обманувших доверие, пойманных за шулерством в карточной игре, совершивших бесчестный, аморальный поступок. С идейным противником ещё возможен диалог, спор, отстаивание собственной позиции, но порядочному человеку с «бесчестным» разговаривать не о чем.

В первый момент и сам Некрасов воспринял разрыв с Тургеневым только как личный и далеко не окончательный. Свидетельство тому – стихи 1860 года, позднее пояснённые фразой «навеяно разладом с Тургеневым», и последние письма бывшему другу, где явно прослеживается раскаянье и призыв к примирению. Лишь к лету 1861 года Некрасов понял, что примирения не будет, окончательно принял «идейную» версию Панаевой и расставил все точки над i:

Мы вышли вместе... Наобум Я шел во мраке ночи, А ты... уж светел был твой ум И зорки были очи. Ты знал, что ночь, глухая ночь Всю нашу жизнь продлится, И не ушел ты с поля прочь, И стал ты честно биться. Ты как поденщик выходил До света на работу. В глаза ты правду говорил Могучему деспоту. Во лжи дремать ты не давал, Клеймя и проклиная, И маску дерзостно срывал С шута и негодяя. И что же, луч едва блеснул Сомнительного света, Молва гласит, что ты задул Свой факел... ждешь рассвета!

«Современник» в 1860-1866 годах

После ухода из «Современника» ряда ведущих авторов идейным руководителем и самым печатаемым автором журнала становится Н.Г. Чернышевский. Его острые, полемичные статьи привлекали читателей, поддерживая конкурентоспособность издания в изменившихся условиях пореформенного рынка. «Современник» в эти годы приобрёл авторитет главного органа революционной демократии, значительно расширил свою аудиторию, и тираж его непрерывно рос, принося редакции немалые прибыли.

Однако ставка Некрасова на молодых радикалов, которая выглядела весьма перспективной в 1860 году, в конечном итоге привела журнал к гибели. «Современник» обрёл статус оппозиционно-политического журнала, а в июне 1862 года был приостановлен правительством на восемь месяцев. Тогда же он потерял и своего главного идеолога Н.Г.Чернышевского, арестованного по подозрению в составлении революционной прокламации. Добролюбов умер ещё осенью 1861 года.

Некрасов, со всеми его революционно-поэтическими прокламациями («Песня Ерёмушке» и т.д.) вновь остался в стороне.

Когда-то Ленин написал слова, на долгие годы определившие отношение к Некрасову в советском литературоведении: «Некрасов колебался, будучи лично слабым, между Чернышевским и либералами...»

Ничего глупее этой «классической формулы» придумать нельзя. Некрасов никогда не колебался и ни в одной принципиальной позиции и ни по одному существенному вопросу не уступил - ни «либералам», ни Чернышевскому.

Восхваляемые Лениным Добролюбов и Чернышевский – мальчики, которые смотрели на Некрасова снизу вверх и восхищались его уверенностью и силой.

Некрасов мог пребывать в состоянии слабости, но, как говаривал еще Белинский по поводу известного датского принца, сильный человек в самом его падении сильнее слабого в самом его восстании.

Именно Некрасов, с его выдающимися организаторскими способностями, финансовыми возможностями, уникальным общественным чутьём и эстетическим чувством должен был занять роль центра , объединителя, амортизатора при столкновениях. Всякие колебания в таком положении были бы убийственны для дела и самоубийственны для колеблющегося. К счастью, будучи лично сильным , Некрасов избежал и неразумного «левачества» Чернышевского, и непопулярных выпадов умеренных либералов, занимая во всех случаях совершенно независимую позицию.

Он стал «своим среди чужих и чужим среди своих». Всё-таки старая редакция «Современника», с которой Некрасов был связан узами давней дружбы, на поверку оказалась ему более «своей», чем молодые и рьяные разночинцы. Ни Чернышевский, ни Добролюбов, в отличие от Тургенева или Дружинина, никогда не претендовали на дружбу или личные отношения с издателем. Они оставались только сотрудниками.

В последний период существования с 1863 года новая редакция «Современника» (Некрасов, Салтыков-Щедрин, Елисеев, Антонович, Пыпин и Жуковский) продолжала журнал, сохраняя направление Чернышевского. В литературно-художественном отделе журнала в это время печатались произведения Салтыкова-Щедрина, Некрасова, Глеба Успенского, Слепцова, Решетникова, Помяловского, Якушкина, Островского и др. В публицистическом отделе на первое место выдвинулись не самые талантливые публицисты – Антонович и Пыпин. Но это был уже совсем не тот «Современник». Некрасов намеревался его бросить.

В 1865 году «Современник» получил два предостережения, в средине 1866 года, после выхода в свет пяти книжек журнала издание его было прекращено по настоянию особой комиссии, организованной после покушения Каракозова на Александра II.

О том, что журнал обречён, Некрасов узнал одним из первых. Но он не захотел сдаваться без боя и решил использовать последний шанс. С этим связана история про «муравьёвскую оду». 16 апреля 1866 года в неофициальной обстановке Английского клуба Некрасов подошёл к главному усмирителю польского восстания 1863 года графу М.Н.Муравьёву, с которым был лично знаком. Поэт прочитал посвящённые Муравьёву патриотические стихи. Очевидцы этой акции были, но текста самого стихотворения не сохранилось. Свидетели впоследствии утверждали, что «подхалимаж» Некрасова не удался, Муравьёв отнёсся к «оде» довольно холодно, журнал был запрещён. Этот поступок нанёс серьёзный удар авторитету Некрасова в революционно-демократических кругах.

В этой ситуации удивительно не то, что журнал в конце концов запретили, а то, как долго его не запрещали. «Отсрочкой» по меньшей мере в 3-4 года «Современник» обязан исключительно обширным связям Н.А. Некрасова в чиновничьей и правительственно-придворной среде. Некрасов был вхож в любые двери, мог за полчаса решить практически любой вопрос. Например, он имел возможность «повлиять» на С. А. Гедеонова - директора императорских театров - в своём роде министра, или на своего постоянного партнёра по картам А. В. Адлерберга - уже тогда без пяти минут министра императорского двора, друга самого императора. Большинству его высокопоставленных приятелей было всё равно, что там пишет или печатает издатель в своём оппозиционном журнале. Главное – это был человек их круга, богатый и со связями. Сомневаться в его благонадёжности министрам и в голову не приходило.

Зато ближайшие сотрудники «Современника» своему издателю и редактору вовсе не доверяли. Сразу после неудачной акции с Муравьёвым и закрытия журнала «второе поколение» молодых радикалов - Елисеев, Антонович, Слепцов, Жуковский - отправилось в бухгалтерскую контору «Современника» с целью получения полного финансового отчёта. «Ревизия» сотрудниками кассы своего издателя говорила лишь об одном: они считали Некрасова вором.

Воистину «свой среди чужих»…

Последние годы

После закрытия «Современника» Н.А. Некрасов остался «вольным художником» при достаточно крупном капитале. В 1863 году он приобрёл большое имение Карабиха, став ещё и богатым землевладельцем, а в 1871 году приобрёл имение Чудовская Лука (близ Новгорода Великого), переделав его специально под свою охотничью дачу.

Надо думать, что богатство не принесло Некрасову особенного счастья. В своё время Белинский абсолютно точно предсказал, что Некрасов будет с капиталом, но капиталистом Некрасов не будет. Деньги и добывание их никогда не были ни самоцелью, ни способом существования Николая Алексеевича. Он любил роскошь, удобства, охоту, красивых женщин, но для полной реализации ему всегда было нужно какое-то дело – издание журнала, творчество, к которому поэт Некрасов, похоже, относился тоже как к делу или важной миссии по воспитанию человечества.

В 1868 году Некрасов предпринимает журналистский рестарт: берёт в аренду у А. Краевского его журнал «Отечественные записки». Многие хотели бы видеть в этом журнале продолжение «Современника», но это будет совсем другой журнал. Некрасов учтёт те горькие уроки, через которые прошёл «Современник» в последние годы, опустившись до пошлости и прямой деградации. Некрасов отказал в сотрудничестве Антоновичу и Жуковскому, пригласив из прежней редакции только Елисеева и Салтыкова-Щедрина.

Л.Толстой, Достоевский, Островский, верные памяти «старой» редакции «Современника», воспримут «Отечественные записки» Некрасова именно как попытку возврата к прошлому, откликнутся на призыв к сотрудничеству. Достоевский отдаст в «Отечественные записки» свой роман «Подросток», Островский – пьесу «Лес», Толстой напишет несколько статей и будет вести переговоры о публикации «Анны Карениной». Правда, роман не понравился Салтыкову-Щедрину, и Толстой отдал его в «Русский вестник» на более выгодных условиях.

В 1869 году в «Отечественных записках» публикуется «Пролог» и первые главы «Кому на Руси жить хорошо». Затем центральное место занимают стихи и поэмы Некрасова «Русские женщины», «Дедушка», сатирические и публицистические произведения Салтыкова-Щедрина.

Ф.А. Викторова - З.Н.Некрасова

В конце жизни Некрасов оставался глубоко одинок. Как поётся в известной песенке, «друзья не растут в огороде, не продашь и не купишь друзей». Друзья давно от него отвернулись, сотрудники, в большинстве своём, предали или готовы были предать, детей не было. Родственники (братья и сёстры) после смерти отца разбрелись, кто куда. Собрать их вместе смогла только перспектива получения богатого наследства в виде Карабихи.

От любовниц, содержанок, мимолётных любовных увлечений Некрасов также предпочитал откупаться деньгами.

В 1864, 1867 и 1869 годах он предпринимает путешествия за границу в обществе своей новой пассии - француженки Седины Лефрен. Получив от Некрасова крупную сумму денег за оказанные услуги, француженка благополучно осталась в Париже.

Весной 1870 года Некрасов встретился с молодой девушкой Фёклой Анисимовной Викторовой. Ей было 23 года, ему уже 48. Происхождения она была самого простого: дочь солдата или военного писаря. Образования никакого.

Позднее имели место и мрачные намеки на заведение, откуда Некрасов её якобы извлек. Довольно близкий тогда поэту В. М. Лазаревский, отметил в дневнике, что Некрасов увел её от «какого-то купца Лыткина». Во всяком случае, сложилась ситуация, близкая к некогда провозглашённой в некрасовских стихах:

Когда из мрака заблужденья Горячим словом убежденья Я душу падшую извлек, И вся полна глубокой муки, Ты прокляла, ломая руки, Тебя опутавший порок...

Первоначально, видимо, Феклуше была уготована участь обычной содержанки: с поселением на отдельной квартире. Но уже вскоре она, если ещё не полной , то уже всё-таки хозяйкой входит в квартиру на Литейном, заняв её панаевскую половину.

Трудно сказать, в какой роли видел себя рядом с этой женщиной сам Некрасов. То ли воображал себя Пигмалионом, способным из куска бездушного мрамора создать свою Галатею, то ли с возрастом в нём всё сильнее заговорил комплекс нереализованного отцовства, то ли попросту надоела салонная сушь непредсказуемых интеллектуалок и захотелось простой человеческой привязанности…

Вскоре Феклуша Викторова была переименована в Зинаиду Николаевну. Некрасов приискал удобное имя и прибавил к этому отчество, словно стал её отцом. Затем последовали занятия русской грамматикой, приглашение учителей музыки, вокала и французского языка. Вскоре под именем Зинаиды Николаевны Фёкла появилась в свете, познакомилась с родными Некрасова. Последние его выбор решительно не одобрили.

Конечно, сделать из солдатской дочери великосветскую даму и хозяйку салона Некрасову не удалось. Но он нашёл настоящую любовь. Преданность этой простой женщины своему благодетелю граничила с самоотвержением. Немолодой, умудрённый опытом Некрасов, казалось, тоже искренне привязался к ней. Это уже не была любовь-страдание или любовь-борьба. Скорее, благодарная снисходительность старшего к младшему, привязанность родителя к любимому ребёнку.

Как-то на охоте в Чудовской Луке Зинаида Николаевна случайным выстрелом смертельно ранила любимую собаку Некрасова - пойнтера Кадо. Пёс умирал у поэта на коленях. Зинаида в безнадёжном ужасе просила у Некрасова прощения. Тот всегда был, что называется, сумасшедшим собачником, и никому не простил бы такой оплошности. Но Зинаиде простил, как простил бы не очередной содержанке, а любимой жене или собственной дочери.

В течение двух лет смертельной болезни Некрасова Зинаида Николаевна находилась с ним рядом, ухаживала, утешала, скрашивала последние дни. Когда из последней мучительной схватки со смертельной болезнью он отошел на тот свет, она осталась на этом, как говорят, старухой:

Двести уж дней, Двести ночей Муки мои продолжаются; Ночью и днем В сердце твоем Стоны мои отзываются. Двести уж дней, Двести ночей! Темные зимние дни, Ясные зимние ночи... Зина! Закрой утомленные очи! Зина! Усни!

Перед смертью Некрасов, желая обеспечить дальнейшую жизнь своей последней подруги, настоял на венчании и заключении официального брака. Венчание состоялось в походной войсковой церкви-палатке, разбитой в зале некрасовской квартиры. Венчал военный священник. Вокруг аналоя Некрасова уже обводили под руки: он не мог двигаться самостоятельно.

Некрасов умирал долго, окружённый врачами, сиделками, заботливой супругой. Почти все бывшие друзья, знакомые, сотрудники, успели с ним попрощаться заочно (Чернышевский) или лично (Тургенев, Достоевский, Салтыков-Щедрин).

Тысячные толпы сопровождали гроб Некрасова. До Новодевичьего монастыря несли его на руках. На кладбище были произнесены речи. Говорили известный народник Засодимский и неизвестный рабочий-пролетарий, знаменитый потом марксист-теоретик Георгий Плеханов и великий уже тогда писатель-почвенник Федор Достоевский…

Вдова Некрасова добровольно отказалась почти от всего оставленного ей немалого состояния. Свою долю имения она передала брату поэта Константину, права на издание сочинений – сестре Некрасова Анне Буткевич. Всеми забытая Зинаида Николаевна Некрасова жила в Петербурге, в Одессе, в Киеве, где, кажется, только однажды громко, публично выкрикнула свое имя – «Я вдова Некрасова», останавливая еврейский погром. И толпа остановилась. Умерла она в 1915 году, в Саратове, обобранная до нитки какой-то баптистской сектой.

Современники высоко ценили Некрасова. Многие отмечали, что с его уходом навсегда утрачен великий центр притяжения всей русской литературы: не на кого равняться, некому подать пример великого служения, указать «правильный» путь.

Даже такой последовательный защитник теории «искусства для искусства», как А. В. Дружинин утверждал: «...мы видим и постоянно будем видеть в Некрасове истинного поэта, богатого будущностью и сделавшего достаточно для будущих читателей».

Ф.М. Достоевский, выступая с прощальной речью у могилы поэта, сказал, что Некрасов занял такое видное и памятное место в литературе нашей, что в славном ряду русских поэтов он «достоин прямо стоять вслед за Пушкиным и Лермонтовым». А из толпы поклонников поэта раздались возгласы: «Выше, выше!»

Возможно, русскому обществу 1870-х годов не хватало собственных негативных эмоций, острых ощущений и страданий, поэтому оно с такой благодарностью взваливало на свои плечи депрессивные выплески поэтических графоманов?..

Однако уже ближайшие потомки, способные трезво оценить художественные достоинства и недостатки произведений Некрасова, вынесли противоположный вердикт: «певец страданий народных», «обличитель общественных язв», «смелый трибун», «совестливый гражданин», умеющий грамотно записать рифмованные строчки - это ещё не поэт.

«Художник не имеет права безнаказанно и бессмысленно истязать своего читателя,» - сказал М.Волошин по поводу рассказа Л.Андреева «Елиазар». При этом он не случайно противопоставил «анатомический театр» Андреева стихотворению Некрасова, написанного по возвращении с похорон Добролюбова…

Если не в этом, то во множестве других своих произведений Н.А. Некрасов на протяжении долгих лет позволял себе безнаказанно истязать читателя картинами нечеловеческих страданий и собственных депрессий. Более того, он позволил себе взрастить целое поколение журнальных критиков и последователей поэтики «страдания народного», которые не замечали в этих «истязаниях» ничего антихудожественного, агрессивного, противного чувствам нормального человека.

Некрасов искренне полагал, что он пишет для народа, но народ его не услышал, не поверил в стилизованную барином-стихоплётом простую мужицкую правду. Человек устроен так, что ему интересно узнавать лишь новое, незнакомое, неизведанное. А для простого люда в откровениях «народного печальника» не было ничего нового и интересного. Это была их повседневная жизнь. Для интеллигенции – напротив. Она поверила Некрасову, услышала кровавый революционный набат, поднялась и пошла спасать великий русский народ. В конечном итоге - погибла, пав жертвой собственных заблуждений.

Не случайно ни одно из стихотворений «самого народного русского поэта» Некрасова (кроме «Коробейников» в различных вариантах и «народной» обработке) так и не стало народной песней. Из «Тройки» (её первой части) сделали салонный романс, опустив, собственно, то, ради чего стихотворение было написано. «Страдальческие» стихи Некрасова распевала исключительно народническая интеллигенция - в гостиных, в ссылках, в тюрьмах. Для неё это было формой протеста. А народ не знал, что ему тоже нужно протестовать, и потому пел аполитичные частушки и наивную «Калинку».

Советское искусствоведение, отрицавшее декадентскую заумь, как и все художественные достижения русского «серебряного века», вновь подняло Некрасова на недостижимые высоты, вновь увенчало его лаврами истинно народного поэта. Но ни для кого не секрет, что в этот период народу больше пришёлся по душе С. Есенин – без его ранних модернистских вывертов и «народных» стилизаций.

Показательно и то, что советским идеологам светлый и чистый голос Есенина оказался не ко двору. Лишь на примере «страдальника» Некрасова можно было наглядно доказать: и до революции, до рек пролитой крови, до ужасов Гражданской войны и сталинских репрессий русский народ постоянно стонал. Это в значительной мере оправдывало то, что было сделано со страной в 1920-30 годы, оправдывало необходимость жесточайшего террора, насилия, физического истребления целых поколений русских людей. И что интересно: в советские годы только за Некрасовым признавалось право на беспросветный пессимизм и возвеличивание темы смерти в лирике. Советских поэтов за подобную тематику «пропесочивали» на партсобраниях и считали уже «несоветскими».

В немногочисленных трудах сегодняшних филологов-литературоведов часто разграничивается деятельность Некрасова-издателя, публициста, бизнесмена от литературы и его поэтическое творчество. Это справедливо. Пора уже избавиться от хрестоматийных штампов, доставшихся нам в наследство от террористов-народников и их последователей.

Некрасов был, прежде всего, человеком дела. И русской литературе XIX века неслыханно повезло в том, что именно её избрал «делом» всей своей жизни Н.А.Некрасов. Долгие годы Некрасов и его «Современник» составляли объединяющий центр, выступая в роли кормильца, защитника, благотворителя, помощника, наставника, сердечного друга, а часто и заботливого отца для людей, составивших воистину великое здание русской литературы. Честь и хвала ему за это и от почивших современников, и от благодарных потомков!

Только беспощадное время давно уже расставило всё на свои места.

Сегодня ставить поэта Некрасова выше Пушкина или хотя бы в один ряд с ним - не придёт в голову даже самым верным поклонникам его творчества.

Опыт многолетнего школьного изучения стихотворений и поэм Некрасова (в полном отрыве от изучения истории России, личности самого автора и того временного контекста, который должен объяснять читателю многие вещи) привёл к тому, что поклонников у Некрасова практически не осталось. Нашим современникам, людям XX-XXI века, «школьный» Некрасов не дал ничего, кроме почти физического отвращения к неизвестно зачем рифмованным строчкам сатирических фельетонов и социальных очерков «на злобу» того, давно минувшего дня.

Руководствуясь нынешним законодательством о запрете пропаганды насилия, художественные произведения Некрасова либо нужно вовсе исключать из школьной программы (за изображение сцен страданий человека и животных, призывы к насилию и суициду), либо осуществлять их тщательный отбор, снабжая доступными комментариями и ссылками на общий исторический контекст эпохи.

Приложение

Какие чувства, кроме депрессии, может вызвать такое стихотворение:

Или такое:

* * * Я сегодня так грустно настроен, Так устал от мучительных дум, Так глубоко, глубоко спокоен Мой истерзанный пыткою ум,- Что недуг, мое сердце гнетущий, Как-то горько меня веселит,- Встречу смерти, грозящей, идущей, Сам пошел бы... Но сон освежит - Завтра встану и выбегу жадно Встречу первому солнца лучу: Вся душа встрепенется отрадно, И мучительно жить захочу! А недуг, сокрушающий силы, Будет так же и завтра томить И о близости темной могилы Так же внятно душе говорить... Апрель 1854

А вот это стихотворение при желании можно подвести и под закон о запрете пропаганды насилия над животными:

Под жестокой рукой человека Чуть жива, безобразно тоща, Надрывается лошадь-калека, Непосильную ношу влача. Вот она зашаталась и стала. "Ну!" - погонщик полено схватил (Показалось кнута ему мало) - И уж бил ее, бил ее, бил! Ноги как-то расставив широко, Вся дымясь, оседая назад, Лошадь только вздыхала глубоко И глядела... (так люди глядят, Покоряясь неправым нападкам). Он опять: по спине, по бокам, И вперед забежав, по лопаткам И по плачущим, кротким глазам! Все напрасно. Клячонка стояла, Полосатая вся от кнута, Лишь на каждый удар отвечала Равномерным движеньем хвоста. Это праздных прохожих смешило, Каждый вставил словечко свое, Я сердился - и думал уныло: "Не вступиться ли мне за нее? В наше время сочувствовать мода, Мы помочь бы тебе и не прочь, Безответная жертва народа,- Да себе не умеем помочь!" А погонщик недаром трудился - Наконец-таки толку добился! Но последняя сцена была Возмутительней первой для взора: Лошадь вдруг напряглась - и пошла Как-то боком, нервически скоро, А погонщик при каждом прыжке, В благодарность за эти усилья, Поддавал ей ударами крылья И сам рядом бежал налегке.

Именно эти стихи Некрасова вдохновили Ф.М.Достоевского на изображение такой же чудовищной сцены насилия в прозе (роман «Преступление и наказание»).

Отношение Некрасова к собственному творчеству так же не было вполне однозначным:

Праздник жизни - молодости годы - Я убил под тяжестью труда И поэтом, баловнем свободы, Другом лени - не был никогда. Если долго сдержанные муки, Накипев, под сердце подойдут, Я пишу: рифмованные звуки Нарушают мой обычный труд. Всё ж они не хуже плоской прозы И волнуют мягкие сердца, Как внезапно хлынувшие слезы С огорченного лица. Но не льщусь, чтоб в памяти народной Уцелело что-нибудь из них... Нет в тебе поэзии свободной, Мой суровый, неуклюжий стих! Нет в тебе творящего искусства... Но кипит в тебе живая кровь, Торжествует мстительное чувство, Догорая, теплится любовь,- Та любовь, что добрых прославляет, Что клеймит злодея и глупца И венком терновым наделяет Беззащитного певца... Весна 1855

Елена Широкова

По материалам:

Жданов В.В. Жизнь Некрасова. – М.: Мысль, 1981.

Кузьменко П.В. Самые скандальные треугольники русской истории. – М.: Астрель, 2012.

Муратов А.Б. Н.А.Добролюбов и разрыв И.С.Тургенева с журналом «Современник»// В мире Добролюбова. Сборник статей. – М., «Советский писатель», 1989

Творческий путь Н.А. Некрасова (1821 - 1878) начался с его приезда в 1838 году в Петербург. Вопреки воле отца он не стал поступать в Дворянский полк — военно-учебное заведение, а решил сдать экзамены в университет. Однако его намерения не увенчались успехом, и он поступил вольнослушателем на историко-филологическое отделение.

В наказание за непослушание отец лишил Некрасова материальной поддержки. С этого времени начался для будущего поэта период «петербургских мытарств», растянувшийся на три года. Кстати, за отцом, в том числе благодаря и произведениям Н А. Некрасова, прочно закрепилась слава жестокого помещика-самодура — характеристика далеко не бесспорная, о чём писал сам же Н А. Некрасов впоследствии в своей автобиографии 1877 года.

Первой книгой поэта стал сборник стихотворений «Мечты и звуки», вышедший в 1840 году. Стихи, включённые в него, были слабыми и подражательными. Уничтожающей критике подверг «Мечты и звуки» В.Г. Белинский, после чего Некрасов скупил оставшиеся экземпляры и сжёг их.

После неудачного дебюта Николай Алексеевич пишет статьи, пьесу в стихах «Юность Ломоносова», детские водевили, сказки. В 1841 году он начинает сотрудничество с «Литературной газетой», в которой выходят его стихотворения, рассказы, пьесы, фельетоны, рецензии.

С 1847 года Некрасов — редактор журнала «Современник». В 1852 году на страницах этого издания появилось первое печатное произведение Л.Н. Толстого — повесть «Детство». За «Современником» устанавливается прочная слава одного из лучших журнальных изданий России. В 1853 году Н А. Некрасов знакомится с Н.Г. Чернышевским, который становится ведущим сотрудником журнала.

Вокруг «Современника» складывается удивительный коллектив талантливых литераторов, в который входят И.С. Тургенев. Л.Н. Толстой, Д.В. Григорович. В.Г. Белинский, Н.А. Добролюбов. Возглавляют редакцию И И. Панаев и Н.А. Некрасов.

Середина 1850-х годов для Николая Алексеевича — особенно продуктивное время. Это был период подъёма общественного движения в России, ознаменованного страстными дискуссиями о необходимости отмены крепостного права и путях освобождения крестьянства. Литературные произведения стали широко использоваться как средство политической полемики и борьбы, расцветала журналистика с её острыми публицистическими материалами. В эти годы Некрасов пишет особенно много. В письме к И.С. Тургеневу от 30 июня 1855 года он с удовлетворением сообщал: «Весной нынче я столько писал стихов, как никогда...»

Гражданская позиция Некрасова, звучавшая в его стихах, публицистике, нашедшая отражение в редакционной деятельности, делает его не просто известным. Писатель, по словам современников, становится «настоящим кумиром, богом, поэтом выше Пушкина; ему поклоняются...».

Эта известность усиливается и в связи с выходом в свет 19 октября 1856 года первого издания «Стихотворений» Некрасова. Наибольший общественный отклик получили опубликованные в книге стихотворения «Поэт и Гражданин», «Забытая деревня». Но не только восторги публики ожидали Н.А. Некрасова. После публикации «Стихотворений» услужливые сановники доложили Александру II о революционных настроениях поэта, что грозило цензурными преследованиями не только Некрасову, но и журналу «Современник».

В 1857 году Николай Алексеевич сближается с молодым революционно настроенным поэтом и литературным критиком Н.А. Добролюбовым, который становится одним из постоянных сотрудников «Современника» и членом редакции журнала. Взгляды Н.А. Добролюбова, не менее радикальные, чем у самого Н.А. Некрасова, разделялись далеко не всеми авторами «Современника». Назревает конфликт, достигший своей кульминации после появления в третьем номере журнала статьи Н.А. Добролюбова «Новая повесть г. Тургенева», позже печатавшейся под заглавием «Когда же придёт настоящий день?». Это была рецензия на роман И.С. Тургенева «Накануне».

Тургенев ознакомился со статьей ещё до публикации в корректуре и настаивал на её изъятии из журнала по идейным соображениям. Он категорически не был согласен с трактовкой романа Добролюбовым. В случае опубликования добролюбовского материала Тургенев обещал выйти из журнала. Для Некрасова уход Тургенева, с которым он был дружен, был бы большим ударом. Приходилось выбирать между дружбой, стремлением удержать талантливого писателя в составе «Современника» и идеологией.

Некрасов выбирает последнее и принимает решение публиковать статью Добролюбова. Тургенев прерывает всякие отношения с Некрасовым и покидает журнал. Переживания от разрыва с Тургеневым отразились впоследствии в стихотворении 1860 года «...одинокий, потерянный...».

В этом же году в герценовском журнале «Колокол», издаваемом в Лондоне, было напечатано стихотворение Некрасова «Размышления у парадного подъезда» со следующим комментарием издателя: «Мы очень редко помещаем стихи, но такого рода стихотворение нет возможности не поместить».

Самым значительным событием XIX века для России стала отмена крепостного права, объявленная в царском манифесте 5 марта 1861 года. Некрасова и его единомышленников реформа не удовлетворила. Они видели её половинчатый характер, считали, что манифест не принёс крестьянам фактического освобождения — они оставались зависимыми, ибо не получили самого желанного — земли. Некрасов сказал посетившему его в тот день Чернышевскому: «Да разве это настоящая воля! Нет, это чистый обман, издевательство над крестьянами». Затем эта позиция неоднократно проявлялась в его многочисленных стихотворениях: «Свобода», «Что ни день, уменьшаются силы...», наиболее остро прозвучала в строках «Народ освобождён, но счастлив ли народ?..» («Элегия», 1874) и в тексте поэмы «Кому на Руси жить хорошо» (1877).

Ощущая себя народным поэтом, Н.А. Некрасов стремился к тому, чтобы его произведения могли дойти до простых людей. Он начинает публиковать «Красные книжки» — дешёвые издания, предназначавшиеся для крестьян. Однако после второго издания в 1863 году из-за цензурных препятствий их выпуск прекратился.

Позиция Некрасова и его журнала, где публиковались острые материалы, подвергавшие критике реформу 1861 года, встречали со стороны властей всё большее неприятие и, как следствие, - цензурные преследования. 28 мая 1866 года «Современник» был запрещён. 29 ноября 1867 года Н.А. Некрасов заключает договор об аренде журнала «Отечественные записки», который, продолжая традиции «Современника», становится трибуной для приверженцев революционно-демократических идей.

В конце 60-х — начале 70-х годов Николай Алексеевич усиленно работает над созданием поэмы «Кому на Руси жить хорошо», которая публикуется отдельными частями в журнале «Отечественные записки». Поэма сразу же привлекает внимание читателей и становится объектом гонений со стороны властей, подвергаясь непрерывным цензурным запретам. В 1873 году выходит пятое издание «Стихотворений» Н.А. Некрасова, где наряду с написанными к тому моменту главами поэмы «Кому на Руси жить хорошо» опубликованы также поэмы «Дедушка» и «Русские женщины». Стихотворения поэта прочно входят в народное сознание. Народной песней стали первые 24 строки из поэмы «Коробейники». Произведения Некрасова привлекают внимание русских композиторов. В 1875 году П.И. Чайковский создаёт на стихи поэта кантату.

К концу 70-х годов здоровье И.А. Некрасова резко ухудшается. В апреле 1877 года выходит последняя книга поэта «Последние песни». Николай Алексеевич чувствует, что муза его слабеет.

27 декабря 1877 года в 8 часов 50 минут вечера Н.А. Некрасов скончался. За гробом поэта 30 декабря шло около четырёх тысяч человек.

Николай Алексеевич Некрасов - русский писатель и поэт, который своими произведениями заставлял восхищаться весь мир.

Происхождение

Николай Некрасов родился в дворянской семье, которая в то время имела достаточно большое состояние. Местом рождения поэта считается город Немиров, расположенный в Подольской губернии.

Отец писателя, Алексей Сергеевич Некрасов, был военным офицером и состоятельным помещиком, который очень любил играть в азартные игры, карты.

Мать Н. Некрасова, Елена Закревская, происходила из богатой семьи, главой который был уважаемый человек. Елена отличалась широким кругозором и впечатляющей красотой, поэтому родители Закревской были против брака с Алексеем, но свадьба состоялась против воли родителей.

Николай Некрасов очень любил свою мать, что видно в произведениях «Последние песни», «Мама» и в других поэмах и стихотворениях. Именно мама является главным положительным лицом в мире писателя.

Детство и образование поэта

Своё детство писатель провёл со своими братьями и сёстрами в имении Грешнево, которое принадлежало его семье.

Юный поэт видел, как страдает простой народ под гнётом помещиков. Это и послужило идеей для будущих его произведений.

Когда мальчику стукнуло 11 лет, его отправили в гимназию, где он учился до 5 класса. Учился Некрасов слабо, но первые его стихи уже заполняли страницы тетрадей.

Серьёзный шаг. Начало творчества

Следующим шаг Н. Некрасов - это переезд в Санкт-Петербург, где он подал желание посещать лекции в университете.

Отец писателя был строгим и принципиальным человеком, который хотел, чтобы его сын стал военным. Сын пошёл против воли отца, лишая себя финансовой помощи и уважения со стороны семьи.

В новом городе, чтобы выжить, приходилось зарабатывать написанием статей. Так и произошло знакомства начинающего поэта с известным критиком Белинским. Через пару лет Некрасов становится владельцем известного литературного издания, имевшее большое влияние, «Современник», но вскоре цензура закрывает журнал.

Активная деятельность писателя. Вклад в литературу

Заработав значительную сумму денег, Некрасов принимает решение выпустить в свет свой первый сборник стихов «Мечты и звуки». Сборник не пришёлся по душе народу, поэтому это был полный провал, но поэт не стал расстраиваться и взялся за написание прозаических произведений.

Журнал «Современник», в котором Николай Некрасов редактировал и писал тексты, очень сильно повлиял на жизнь на писателя. В это же время поэт создаёт несколько сборников личных стихотворений. Впервые большую известность принесли Некрасову его творения «Крестьянские дети» и «Коробейники».

Журнал «Современник» показал миру таких талантливых людей, как и И. Гончаров, и других писателей, поэтов. Лев Толстой и Федор Достоевский стали известны всему миру благодаря Николаю Некрасову, который принял решение печатать их на страницах журнала.

В 40-х годах 19 века ещё одно издание «Отечественные записки» стало сотрудничать с Николаем Некрасовым.

Юный Некрасов видел, как приходилось тяжело приходилось простому крестьянину, поэтому это не осталось без внимания в произведениях писателя. Яркая особенность творчества Некрасова - использование разговорной речи в произведениях: стихах и рассказах.

Некрасов за десять последних лет жизни выпускает множество известных произведений о декабристах и простом народе: «Кому на Руси хорошо», «Дедушка», «Русские женщины» и другие.

Смерть писателя

В 1875-ом году у Н. Некрасова диагностировали рак кишечника. Свой последний сборник «Последние песни», созданный в страшных муках, поэт посвящает Зинаиде Николаевне - своей жене.

27 декабря 1877 года болезнь одолела Николая Некрасова. Могила писателя, который внёс огромный вклад в литературную жизнь, находится в Санкт- Петербурге.

Если это сообщение тебе пригодилось, буда рада видеть тебя