Ледовое побоище Вскоре после победы на Неве его отношения с новгородским боярством разладились, в результате столкновений с боярами Александр Невский был вынужден покинуть Новгород.После вторжения ливонских рыцарей на Русь новгородцы послали к князю Александру гонцов

Источник: Поле Куликово. Сказания о битве на Дону. Составление, подготовка текстов, послесловие и примечания Л.А.Дмитриева. (Вступительная статья Д.С.Лихачева). М., 1980. С.110-217. || Оригинал: вариант О Основной редакции "Сказания..." по списку ГПБ, О.IV.22, рукопись середины XVI в.

OCR - О.Лицкевич, 2002.

НАЧАЛО ПОВЕСТИ, КАКО ДАРОВА БОГ ПОБЕДУ ГОСУДАРЮ ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ ДМИТРЕЮ ИВАНОВИЧУ ЗА ДАНОМ НАД ПОГАНЫМ МАМАЕМ, И МОЛЕНИЕМ ПРЕЧИСТЫА БОГОРОДИЦА И РУСЬСКЫХ ЧЮДОТВОРЦЕВ ПРАВОСЛАВНОЕ ХРИСТИАНСТВО - РУССКУЮ ЗЕМЛЮ БОГ ВЪЗВЫСИ, А БЕЗБОЖНЫХ АГАРЯН ПОСРАМИ

Хощу вам, братие, брань поведати новыа победы, како случися брань на Дону великому князю Димитрию Ивановичю и всем православным христианом с поганым Мамаем з безбожными агаряны. И възвыси бог род христианскый, а поганых уничижи и посрами их суровство, яко же вь прежняя времена Гедеону над мадиамы и преславному Моисию над фараоном. Подобаеть нам поведати величество и милость божию, како сътвори господь волю боящихся его, како пособьствова господь великому князю Дмитрию Ивановичю и брату его князю Владимеру Андреевичю над безбожными половци и агаряны.

Попущением божиим за грехы наша, от навождениа диаволя въздвижеся князь от въсточныа страны, имянем Мамай, еллин сый верою, идоложрец и иконоборец, злый христьанскый укоритель. И начат подстрекати его диавол и вниде вь сердце его напасть роду христианскому, и наусти его, како разорити православную веру, и оскверънити святыя церкви, и всему христианству хощеть покорену от него быти, яко бы ся не славило господне имя в людех его. Господь же нашь бог, царь и творец всеа твари, елико хощетъ, тъ и творить.

Он же безбожный Мамай начат хвалитися и поревновав второму Иулиану отступнику, царю Батыю, и нача спрашывати старых татар, како царь Батый пленил Русскую землю. И начаша ему сказывати старые татарове, како пленил Русскую землю царь Батый, как взял Киев и Владимерь, и всю Русь, словенскую землю, и великого князя Юрья Дмитреевичя убил, и многых православных князей избил, и святыа церкви оскьверни, и многы манастыри и села пожже, и въ Володимере вселенскую церковь златаверхую разграбил. Ослеплену же ему умом, того бо не разуме, како господу годе, тако и будетъ. Яко же въ оны дни Иерусалим пленен бысть Титом Римскым и Навходнасором царем вавилонскым за их съгрешениа и маловерие - нъ не до конца прогневается господь, ни въ векы враждует.

Слышав же безбожный Мамай от своих старых татар и нача подвижен быти и диаволом палим непрестанно, ратуа на христианство. И бе в себе нача глаголати къ своим еулпатом и ясаулом, и князем, и воеводам, и всем татаром яко: "Аз не хощу тако сътворити, яко же Батый, нъ егда доиду Руси и убию князя их, и которые грады красные довлеють нам, и ту сядем и Русью владеем, тихо и безмятежно пожывем". А не ведый того оканный, яко господня рука высока есть.

И по малех днех перевезеся великую реку Волгу съ всеми силами. И ины же многы орды къ своему великому въинству съвокупи и глагола им: "Пойдем на Русскую землю и обогатеем русскым златом!" Поиде же безбожный на Русь, акы лев ревый пыхаа, акы неутолимая ехыдна гневом дыша. И доиде же до усть рекы Вороножа и распусти всю силу свою и заповеда всем татаром своим яко: "Да не пашете ни един вас хлеба, будите готовы на русскыа хлебы!"

Слышав же то князь Олег Резанскый, яко Мамай кочуеть на Вороноже, а хощеть ити на Русь, на великого князя Дмитриа Ивановича Московскаго. Скудость же бысть ума въ главе его, посла сына своего к безбожному Мамаю с великою честью и съ многыми дары и писа грамоты своа к нему сице: "Въсточному великому и волному, царем царю Мамаю - радоватися! Твой посаженик и присяжник Олег, князь резанскый, много тя молить. Слышах, господине, яко хощеши итти на Русскую землю, на своего служебника князя Димитриа Ивановича Московъскаго, огрозитися ему хощеши. Ныне же, господине всесветлый царю, приспе твое время: злата, и сребра, и богатьства много наплънися земля Московскаа и всякого узорочиа твоему царству на потребу. А князь Дмитрей Московской человек христиан, егда услышить имя ярости твоеа, то отбежить в далниа отокы своа: любо в Новъгород Великый, или на Белоозеро, или на Двину, а многое богатьство московское и злато - все въ твоих руках будеть и твоему въйску в потребу. Меня же раба твоего, Олга Резанскаго, дръжава твоа пощадить, царю. Аз бо ти велми устрашаю Русь и князя Дмитриа. И еще молим тя, царю, оба раби твои, Олег Резанскый и Ольгорд Литовскый, обиду приахом велику от того великого князя Дмитриа Ивановичя, и где будеть о своей обиде твоим имянем царьскым погрозим ему, он же о том не радить. И еще, господине царю, град мой Коломну за себя заграбил. И о том о всем, царю, жалобу творим тебе".

А другаго же посла скоро своего вестника князь Олег Резанскый с своим написанием, написание же таково в грамотах: "К великому князю Олгорду Литовъскому - радоватися великою радостию! Ведомо бо, яко издавна еси мыслил на великого князя Дмитриа Ивановичя Московскаго, чтобы его згонити с Москвы а самому владети Москвою. Ныне же, княже, приспе время наше, яко великый царь Мамай грядеть на него и на землю его. Ныне же, княже, мы оба приложимся къ царю Мамаю, вем бо, яко царь дасть тебе град Москву, да и иные грады, которые от твоего княжениа, а мне дасть град Коломну, да Владимерь, да Муром, иже от моего княжениа близ стоять. Аз же послах своего посла къ царю Мамаю с великою честью и съ многыми дары. Еще же и ты пошли своего посла и каковы имаши дары и ты пошли к нему, и грамоты свои списав, елико сам веси, паче мене разумееши".

Князь же Олгорд Литовскый, слышав то, велми рад бысть за велику похвалу другу своему князю Олгу Резанскому. И посылаеть скоро посла къ царю Мамаю с великыми дары и съ многою тешью царьскою. А пишеть свои грамоты сице: "Въсточному великому царю Мамаю! Князь и Олгорд Литовскый, присяжник твой, много тя молить! Слышах, господине, яко хощеши казнити свой улус, своего служебника, московскаго князя Дмитриа. И того ради молю тя, волный царю, раб твой, яко велику обиду творить князь Дмитрей Московской улуснику твоему князю Ольгу Резанскому, да и мне тако же велику пакость дееть. Господине царю волный Мамаю! Да приидеть дръжава твоего царства ныне до наших мест, да внидеть, царю, твое смотрение нашеа грубости от московскаго князя Дмитриа Ивановичя".

Помышляше же в себе, глаголющи, Олег Резанскый и Олгорд Литовскый: "Яко егда услышить князь Дмитрей царев приход и ярость его и нашу присягу к нему, тъ отбежыть с Москвы въ Великый Новъград, или на Белоозеро, или на Двину. А мы сядем на Москве и на Коломне. Егда же царь приидеть, и мы его з болшими дары срящем и с великою честию и умолим его, и възвратится царь въ свои орды, а мы княжение Московское царевым велением разделим себе, ово к Вилне, ово к Резани , и имать нам дати царь Мамай ярлыкы своа и родом нашим по нас". Не ведаху бо, что помышляюще и что се глаголюще, акы несмыслени младые дети, неведяще божиа силы и владычня смотрениа. По истинне бо рече: "Аще кто к богу веру з добрыми делы и правду въ сердци дръжыт и на бога упование възлагаеть, и того человека господь не дасть в поношение врагом быти и в посмех".

А огосударь князь великий Дмитрей Ивановичь смирен человек и образ нося смиреномудрия, небесных желаа и чаа от бога будущих вечных благ, не ведый того, что на него съвещевають зол съвет ближнии его друзи. О таковых бо пророк рече: "Не сътвори ближнему своему зла и не рой, ни копай врагу своему ямы. На бога творца въскладай. Господь бог можеть живити и мертвити".

Приидоша же послы къ царю Мамаю от Олгорда Литовскаго и от Олга Резанскаго и принесоша ему многыа дары и написаныа книгы. Царь же приат дары с любовию и книгы, и розслушав въ грамотах, и послов чествовав отпусти, и написа отписание сицева: "Волгорду Литовскому и Ольгу Резанскому. На дарех ваших и за хвалу вашу, что приписастеся ко мне, елико хощете от мене вотчины русскые, тем отдарю вас. А вы ко мне присягу имейте и сретите мене, елико где успеете, и одолейте своего недруга. Мне убо ваша помощь не добре удобна: нъ аще бых аз ныне хотел своею силою великою и аз бы древний Иерусалим пленил, яко же и халдеи. Нъ ныне чести вашей хощу, моим имянем царьскым и грозою, а вашею присягою и рукою вашею распужен будеть князь Дмитрей Московскый, и огрозится имя ваше въ странах ваших моею грозою. Мне убо царю достоить победити царя, подобна себе, то мне подобаеть и довлееть царьскаа чесьть получити. А вы ныне пойдите от меня и рците князем своим глаголы моя".

Послы же възъвратившеся от царя къ своим князем и сказаша им, яко: "Царь Мамай здравить и велми вам за хвалу вашу великую добр глагол глаголеть". Они же скудни умом възрадовашася о суетнем привете безбожнаго царя, а не ведуще того, яко бог даеть власть, ему же хощеть. Ныне же едина вера, едино крещение, а къ безбожному приложишяся вкупе гонити православную веру Христову. О таковых бо пророк рече: "Поистине сами отсекошяся своеа добрыа масличны и присадишяся к дивии масличне".

Князь же Олег Резанскый начат поспешывати, слати к Мамаеви послы и рече: "Подвизайся, царю, скорее к Руси". Глаголет бо премудрость: "Путь нечестивых не спешится, нъ събирают себе досажениа и понос". Ныне же сего Олга оканнаго новаго Святоплъка нареку.

Слышав же то, князь великий Дмитрей Ивановичь, яко грядеть на него безбожный царь Мамай и съ многыми ордами и съ всеми силами, неуклонно яряся на христианство и на Христову веру и ревнуя безглавному Батыю, князь же великий Дмитрий Ивановичь велми опечалися о безбожных нахождении. И став пред святою иконою господня образа, яже въ зглавии его стояще, и пад на колену свою, нача молитися и рече: "Господи! Аз, грешный, смею ли молитися тебе, смиреный раб твой? то к кому простру уныние мое? нъ на тебя надеюся, господи, и възвергу печаль мою. И ты, господи, царю, владыко, светодателю, не сътвори нам, господи, яко же отцем нашим, иже наведе на них и на грады их злаго Батыа, и еще бо, господи, тому страху и трепету в нас суще велику. И ныне, господи, царю, владыко, не до конца прогневайся на нас, вем бо, господи, яко мене ради, грешнаго, хощеши всю землю нашу погубити; аз бо съгреших пред тобою паче всех человек. Сътвори ми, господи, слез моих ради, яко Иезекию, и укроти, господи, сердце свирепому сему зверю!" Въсклонся и рече: "На господа уповах - и не изнемогу". И посла по брата своего по князя Владимера Андреевичя в Боровеск, и по все князи русские скорые гонци розослав, и по вся воеводы местныа, и по дети боярскые, и по все служылые люди. И повеле им скоро быти у себя на Москве.

Князь же Владимер Андреевичь прииде вборзе к Москве и вси князи и воеводы. Князь же великий Дмитрей Ивановичь, поим брата своего князя Владимера Андреевичя, прииде къ преосвященному митрополиту Киприану и рече ему: "Веси ли, отче нашь, ныне настоащую сию беду великую, яко безбожный царь Мамай грядеть на нас, неуклонным образом ярость нося?" Митрополит же рече великому князю: "Повежь ми, господине, чим еси пред ним не исправилъся?" Князь же великый рече: "Испытахомся, отче, повелику, яко все по отець наших преданию, еще же нъипаче въздахом ему". Митрополит же рече: "Видиши ли, господине, попущением божиим, наших ради съгрешений идеть пленити землю нашу, нъ вам подобаеть, князем православным, тех нечестивых дарми утолити четверицею сугубь. Аще того ради не смерится, ино господь его смирить, того ради господь гръдым противится, а смиренным благодать дает. Тако же случися иногда Великому Василию в Кесарии: егда злый отступник Иулиан, идый в пръсы, и хоте разорити град его Кесарию, Василий же Великий помолися съ всеми христианы господу богу и събра много злата и посла к нему, дабы его пресъступника утолити. Он же оканный паче възярися, и господь посла на него въина своего Меркуриа погубити его. И невидимо пронзен бысть в сердце нечестивый, жывот свой зле сконча. Ты же, господине, възми злато, елико имаши, и пошли противу его и паче исправися пред ним".

Князь же великий Дмитрей Ивановичь избраннаго своего юношу, доволна суща разумом и смыслом, имянем Захарию Тютьшова , и дасть ему два толмача, умеюща язык половетцьскый, и посылаеть с ним много злата к нечестивому царю Мамаю. Захариа же, дойде земли Резанской и слышав, яко Олег Резаньскый и Олгорд Литовскый приложылися поганому царю Мамаю, послав скоро вестника тайно к великому князю.

Князь же великий Дмитрей Ивановичь, слышав ту весть, нача сердцем болети и наплънися ярости и горести, и нача молитися: "Господи боже мой, на тя надеюся, правду любящаго. Аще ми враг пакости дееть, то подобаеть ми тръпети, яко искони есть ненавистник и враг роду христианскому; си же мои друзи искрньнии тако умыслиша на мя. Суди, господи, между ими и мною, аз бо им ни единого зла не сътворих, разве даров и чьсти от них приимах, а им противу тако же даровах. Нъ суди, господи, по правде моей, да скончается злоба грешных".

И поим брата своего, князя Владимера Андреевича, и пойде второе къ преосвященному митрополиту и поведаа ему, како Олгорд Литовскый и Олег Резанскый съвокупилися с Мамаем на ны. Преосвященный же митрополит рече: "Сам пакы, господине, кою обиду сътвор еси има?" Князь же великий прослезися и рече: "Аще есми пред богом грешен или человекы, а пред ними есми ни единыа черты не преступих по отець своих закону. Веси бо, отче, и сам, яко доволен есьми своими отокы, а им никою обиду не сътворих и не вем, что ради умножышяся на мя стужающеи ми". Преосвященный же митрополит рече: "Сыну мой, господине князь великий, просвети си веселием очи сердца: закон божий чтеши и твориши правду, яко праведен господь и правду възлюби. Ныне же обыдоша тя, яко пси мнози, суетно и тщетно поучаются, ты же имянем господним противися им. Господь правдив и будеть ти въ правду помощник. А от всевидящего ока владычня где можеть избыти от крепкыа рукы его?"

Князь же великий Дмитрей Ивановичь з братом своим съ князем Владимером Андреевичем и съ всеми русскыми князи и воеводами здумаша, яко сторожу тверду уготовити в поле. И посла на сторожу изъбранных своих крепкых оружник: Родиона Ржевъскаго, Аньдреа Волосатаго, Василиа Тупика, Якова Ослябятова и иных с ними крепкых юнош. И повеле им на Тихой Сосне сторожу деати съ всякым усердием и под Орду ехати и язык добыти, истину слышати царева хотениа.

А сам князь великий по всей Русской земли скорые гонци розослав с своими грамотами по всем градом: "Да вси готови будете на мою службу, на брань з безбожными половци агаряны. Съвокуплени вси на Коломне, на мясопуст святыа Богородица".

И ти же сторожы замедлиша в поле, князь же великий вторую сторожу посла: Климента Полянина, Ивана Святослава Свесланина, Григориа Судокова и иных с ними,- заповеда им въскоре възвратитися. Они же стретоша Василиа Тупика: ведеть язык к великому князю, язык же царева двора, сановитых мужь. А поведаеть великому князю, что неуклонно Мамай грядеть на Русь и како обослалися и съвокупилися с ним Олег Резанскый и Олгорд Литовьскый. Не спешить бо царь того ради итти - осени ожыдает .

Слышав же князь великий от языка такову изложеную мысль и таково въстание безбожнаго царя, нача утешатися о бозе и укрепляше брата своего князя Владимера и вси князи русские и рече: "Братие князи русские, гнездо есмя князя Владимера Святославича Киевъского, ему же откры господь познати православную веру, яко же оному Еустафию Плакиде; иже просвети всю землю Русскую святым крещением, изведе нас от страстей еллиньскых и заповеда нам ту же веру святую крепко дръжати и хранити и поборати по ней. Аще кто еа ради постражеть, то въ оном веце съ святыми пръвомучившимися по вере Христове причтен будеть. Аз же, братие, за веру Христову хощу пострадати даже и до смерти". Они же ему реша вси купно, аки единеми усты: "Въистинну еси, государь, съвръшил закон божий и исплънил еси евангелъскую заповедь, рече бо господь: "Аще кто постражеть, имени моего ради, то въ будущий век сторицею въсприметь жывот вечный". И мы, государь, днесь готови есмя умрети с тобою и главы своя положыти за святую веру христианскую и за твою великую обиду".

Князь же великий Дмитрей Ивановичь, слышавъ то от брата своего князя Владимера Андреевича и от всех князей русскых, яко дръзають по вере поборати, и повеле всему въинству своему быти на Коломне на Успение святыа Богородица, яко: "Да переберу плъкы и коемуждо плъку въеводу учиню". И все множество людей, яко едиными усты реша: "Дай же нам, господи, течение се съвръшити, имени твоего ради святого".

И приидоша к нему князи белоозерскыа, подобни суще к боеви и велми учрежено въинство их: князь Феодор Семеновичь, князь Семен Михайлович, князь Андрей Кемъскый, князь Глеб Каргополской, и андомскыа князи ; приидоша же ярославскыа князи с своими силами: князь Андрей Ярославскый, князь Роман Прозоровскый, князь Лев Курбьскый, князь Дмитрей Ростовскый, и иныа убо многые князи.

Ту же, братие, стук стучить и аки гром гремит въ славнем граде Москве, то идеть силнаа рать великого князя Дмитрея Ивановича, а гремять русские сынове своими злачеными доспехы.

Князь же великий Дмитрей Ивановичь, поим с собою брата своего, князя Владимера Андреевича, и вся князи русские, и поеде к жывоначалной Троици на поклон къ отцу своему, преподобному старцу Сергию, благословениа получити от святыа тоа обители. И моли его преподобный игумен Сергий, дабы слушал святую литоргию, бе бо тогда день въскресный и память святых мученик Флора и Лавра. По отпусте же литургии, моли его святый Сергий съ всею братьею, великого князя, дабы вкусил хлеба в дому жывоначалныа Троица, въ обители его. Великому же князю нужно есть, яко приидоша к нему вестници, яко уже приближаются погании половци, моляше преподобнаго, дабы его отпустил. И рече ему преподобный старець: "Се ти замедление сугубо ти поспешение будеть. Не уже бо ти, господине, еще венец сиа победы носити, нъ по минувших летех, а иным убо многым ныне венци плетутся". Князь же великий вкуси хлеба их, игумен же Сергий в то время повеле воду освящати с мощей святых мученик Флора и Лавра. Князь же великий скоро от трапезы въстает, преподобный же Сергий окропи его священною водою и все христолюбивое его въинство и дасть великому князю крест Христов - знамение на челе. И рече: "Пойди, господине, на поганыа половци, призывая бога, и господь бог будеть ти помощник и заступник". И рече ему тайно: "Имаши, господине, победити супостаты своя, елико довлееть твоему государьству". Князь же великий рече: "Дай ми, отче, два въина от своего плъку - Пересвета Александра и брата его Андреа Ослябу, тъ ты и сам с нами пособьствуеши". Старец же преподобный повеле има скоро уготовитися с великим князем, бе бо ведоми суть ратници въ бранех, не единому сту наездници. Они же скоро послушание сътвориша преподобному старцу и не отвръгошася повелениа его. И дасть им в тленных место оружие нетленное - крест Христов нашыт на скымах, и повеле им вместо в шоломов [так в публикации - О.Л. ] золоченых възлагати на себя. И дасть их в руце великому князю и рече: "Се ти мои оружници, а твои изволници". И рече им: "Мир вам, братие моя, крепко постражите, яко добрии въини по вере Христове и по всем православном христианстве с погаными половци!" И дасть Христово знамение всему въинству великого князя - мир и благословение.

Князь же великий обвеселися сердцем и не поведаеть никому же, еже рече ему преподобный Сергий. И поиде къ славному своему граду Москве, радуася, аки съкровище некрадомо обрете, благословение святаго старца. И приехав на Москву, поиде з братом своим, съ князем Владимером Андреевичем, къ преосвященному митрополиту Киприану и поведаеть единому митрополиту, еже рече ему старец святый Сергий тайно и како благословение дасть ему и всему его православному въйску. Архъепископ же повеле сия словеса хранити, не поведати никому же.

Приспевшу же дни четвертку августа 27, на память святого отца Пимина Отходника, в той день въсхоте князь великий изыти противу безбожных татар. И поим с собою брата своего князя Владимера Андреевича, и ста в церкви святыа Богородица пред образом господним, пригнув руце к персем своим, источник слез проливающи, моляся, и рече: "Господи боже наш, владыко страшный и крепкый, въистинну ты еси царь славы, помилуй нас, грешных, егда унываем, к тебе единому прибегаем, нашему спасителю и благодетелю, твоею бо рукою създани есмы. Но вем, господи, яко съгрешениа моя превзыдоша главу мою, и ныне не остави нас грешных, ни отступи от нас. Суди, господи, обидящим мя и възбрани борющимся съ мною, приими, господи, оружие и щит и стани в помощь мне. Дай же ми, господи, победу на противныа врагы, да и ти познають славу твою". И пакы приступи къ чюдотворному образу госпожы Царици, юже Лука евангелист, жыв сый написа, и рече: "О чюдотворнаа госпоже Царице, всеа твари человечьская заступница, тобою бо познахом истиннаго бога нашего, въплощьшагося и рождьшагося от тебе. Не дай же, госпоже, в разорение градов наших поганым половцем, да не оскьвернять святых твоих церквей и веры христианскыа. Умоли, госпоже Царице, сына своего Христа, бога нашего, тьй смирить сердце врагом нашим да не будеть рука высока. И ты, госпоже пресвятаа Богородице, пошли нам свою помощь и нетленною своею ризою покрый нас, да не страшливи будем к ранам, на тя бо надеемся, яко твои есмя раби. Вем бо, госпоже, аще хощеши, и можеши нам помощи на противныа сиа врагы, поганыа половци, иже не призывають твоего имени, мы же, госпоже пречистаа Богородице, на тебя надеемся и на твою помощь. Ныне подвизаемся противу безбожных печенег, поганых татар, да умолен будеть тобою сын твой, бог наш". И пакы прииде къ гробу блаженнаго чюдотворца Петра митрополита, любезно к нему припадаа, и рече: "О чюдотворный святителю Петре, по милости божии непрестанно чюдодействуеши. И ныне приспе ти время за ны молитися къ общему владыце всех, царю, милостивому спасу. Ныне убо на мя оплъчишася супостати погании и на град твой Москву крепко въоружаются. Тебе бо господь прояви последнему роду нашему и вжегл тебе нам, светлую свещу, и посъстави на свещнице высоце светити всей земли Русской. И тебе ныне подобаеть о нас, грешных, молитися, да не приидеть на нас рука смертнаа и рука грешнича да не погубить нас. Ты бо еси стражь нашь крепкый от супротивных нападений, яко твоа есмы паствина". И скончав молитву, поклонися преосвященному митрополиту Киприану, архиепископ же благослови его и отпусти пойти противу поганых татар и дасть ему Христово знамение - крест на челе и посла богосвященный събор свой съ кресты и съ святыми иконами и съ священною водою въ Фроловъскыа врата, и в Никольскые, и в Констяньтиноеленскыа, да всяк въин благословен изыдеть и священною водою кроплен.

Князь же великий Дмитрей Ивановичь з братом своим, съ князем Владимером Андреевичем, пойде въ церковь небеснаго въеводы архистратига Михаила и бьеть челом святому образу его, и потом приступи къ гробом православных князей прародителей своих, и тако слезно рекуще: "Истиннии хранители, русскыа князи, православныа веры христианскыа поборьници, родителие наши! Аще имате дръзновение у Христа, то ныне помолитеся о нашем унынии, яко велико въстание ныне приключися нам, чадом вашим, и ныне подвизайтеся с нами". И се рек, изыде ис церкви.

Княгини же великая Еовдокея, и княгини Владимерова Мариа, и иных православъных князей княгини, и многыа жены воеводскыа, и боярыни московьскыа, и служниа жены ту стояще, проводы деющи, въ слезах и въсклицании сердечнем не могуще ни слова изрещи, отдавающе последнее целование. И прочаа княгини и боярыни, и служние жены тако же отдаша своим мужем конечное целование и възвратишася с великою княгинею. Князь же великий, сам мало ся удръжа от слез, не дав ся прослезити народа ради, а сердцем своим велми слезяше, и утешаа свою княгиню, и рече: "Жено, аще бог по нас, то кто на ны!"

И възыде на избранный свой конь, и вси князи и воеводы вседоша на коня своа.

Солнце ему на въстоце ясно сиаетъ, путь ему поведаеть. Уже бо тогда аки соколи урвашася от златых колодиць ис камена града Москвы, и възлетеша под синиа небеса, и възгремеша своими златыми колоколы, и хотять ударитися на многыа стада лебедины и гусины; то, брате, не соколи вылетели ис каменна града Москвы, то выехали русскыа удалци съ своим государем, с великим князем Дмитреем Ивановичем, а хотять наехати на великую силу татарскую.

Князи же белоозерьскые особь своим плъком выехали; урядно убо видети въйско их.

Князь же великий отпусти брата своего князя Владимера на Брашеву дорогою, а белозерьскые князи - Болвановъскою дорогою [В некоторых списках: "Коломенскою дорогою" - Прим. Л.А.Дмитриева], а сам князь великий пойде на Котел дорогою. Напреди же ему солнце добре сиаеть, а по нем кроткый ветрец вееть. Того бо ради разлучися князь великий з братом своим, яко не вместитися им единою дорогою.

Княгини же великаа Еовдокиа с своею снохою, княгинею Володимеровою Мариею, и с воеводскыми женами, и з боярынями взыде въ златоверхый свой терем в набережный и сяде на урундуце под стеколчяты окны. Уже бо конечьное зрение зрить на великого князя, слезы льющи, аки речьную быстрину. С великою печалию приложыв руце свои къ персем своим, и рече: "Господи боже мой, вышний творец, призри на мое смирение, сподоби мя, господи, еще видети моего государя, славнаго въ человецех великого князя Дмитриа Ивановичя. Дай же ему, господи, помощь от своеа крепкыя рукы победити противныа ему поганыа половци. И не сътвори, господи, яко же преже сего за мало лет велика брань была русскым князем на Калках с погаными половци съ агаряны; и ныне избави, господи, от такиа беды и спаси их, и помилуй! Не дай же, господи, погыбнути оставъшему христианству, да славится имя твое святое в Русьстей земли. От тоа бо галадцкыа беды и великого побоища татарскаго и ныне еще Русскаа земля уныла и не имать уже надежи ни на кого, токмо на тебя, всемилостиваго бога, можеши бо жывити и мертвити. Аз бо, грешная, имею ныне двеи отрасли, еще млады суще, князи Василиа и князя Юриа: егда поразить их ясное солнце съ юга или ветр повееть противу запада - обоего не могуть еще тръпети. Аз же тогда, грешнаа, что сътворю? Нъ възврати им, господи, отца их, великого князя, поздорову, тъ и земля их спасется, а они въ векы царствують".

Князь же великий пойде, поим с собою мужей нарочитых, московскых гостей сурожан десяти человек видениа ради, аще что бог ему случить, и они имуть поведати в далних землях, яко гости хозяеве, быша: 1. Василиа Капицу, 2. Сидора Олферьева, 3. Констянтина Петунова, 4. Козму Коврю, 5. Семена Онтонова, 6. Михаила Саларева, 7. Тимофея Весякова, 8. Димитриа Чернаго, 9. Дементиа Саларева, 10. Ивана Шиха.

И подвигошяся князь великий Дмитрий Иванович по велицей шыроце дорозе, а по нем грядуть русские сынове успешно, яко медвяныа чяши пити и сьтеблиа виннаго ясти, хотять себе чьсти добыти и славнаго имени: уже бо, братие, стук стучить и гром гремить по ранней зоре, князь Владимер Андреевичь Москву реку перевозится на красном перевозе в Боровъсце.

Князь же великий прииде на Коломну в суботу, на память святого отца Моисиа Мурина. Ту же быша мнози воеводы и ратници и стретоша его на речке на Северке. Архиепискуп же Геронтей коломеньскый срете великого князи въ вратех градных съ жывоносными кресты и съ святыми иконами съ всем събором и осени его жывоносным крестом и молитву сътвори "Спаси, боже, люди своя".

На утрие же князь великий повеле выехати всем воем на поле к Дивичю.

Въ святую же неделю по заутрении начаша многых труб ратных гласы гласити, и арганы многы бити, и стязи ревуть наволочены у саду Панфилова.

Сынове же русскыа наступиша на великиа поля коломеньскыа, яко не мощно вместитися от великого въинства, и невместъно бе никому же очи перезрети рати великого князя. Князь же великий, выехав на высоко место з братом своим, съ князем Владимером Андреевичем, видяще множество много людий урядных, и възрадовашяся и урядиша коемуждо плъку въеводу. Себе же князь великий взя в полк белозерскые князи, а правую руку уряди себе брата своего князя Владимера, дасть ему в полк ярославскые князи, а левую руку себе сътвори князя Глеба Бряньского . Передовой же плък - Дмитрей Всеволож да брат его Владимер Всеволож , с коломничи - въевода Микула Васильевичь, владимерскый же воевода и юрьевскый - Тимофей Волуевичь, костромскый же въевода - Иван Квашня Родивоновичь , переславскый же въевода - Андрей Серкизовичь. А у князя Владимера Андреевичя въеводы: Данило Белеут, Констянтин Конанов , князь Феодор Елетьцскый , князь Юрьи Мещерскый, князь Андрей Муромскый .

Князь же великий, урядив плъкы, и повеле им Оку реку возитися и заповеда коемуждо плъку и въеводам: "Да аще кто пойдеть по Резанской земли, то же не коснися ни единому власу!" И взем благословение князь великий от архиепископа коломенскаго, и перевезеся реку Оку съ всеми силами и отпусти в поле третью сторожу, избранных своих витязей, яко да купно видятся съ стражми татарьскыми в поле: Семена Мелика, Игнатьа Креня, Фому Тынину, Петра Горьскаго, Карпа Олексина, Петрушу Чюрикова и иных многых с ними ведомцов поляниц.

Рече же князь великий брату своему князю Владимеру: "Поспешим, брате, против безбожных половцов, поганых татар и не утолим лица своего от безстудиа их: аще, брате, и смерть нам приключится, то не проста, ни без ума нам сия смерть, нъ жывот вечный". А сам государь князь великий, путем едучи, призываше сродникы своа на помощь - святых страстотръпец Бориса и Глеба.

Слышав же то князь Олег Резанскый, яко князь великий съвъкупися съ многыми силами и грядеть въ стретение безбожному царю Мамаю, и наипаче же въоружен твръдо своею верою, еже къ богу вседръжителю вышнему творцу всю надежу възлагаа. И нача блюстися Олег Резаньскый и с места на место преходити съ единомысленики своими и глаголя: "Аще бы нам мощно послати весть къ многоразумному Олгорду Литовьскому противу такова приключника, како иметь мыслити, но застали нам путь. Аз чаях по преднему, яко не подобаеть русскым князем противу въсточнаго царя стояти, и ныне убо что разумею? Откуду убо ему помощь сиа прииде, яко противу трех нас въоружися?"

Глаголаша ему бояре его: "Нам, княже, поведали от Москвы за 15 дний, мы же устыдехомся тебе сказати: како же в вотчине его есть, близь Москвы, жыветь калугер, Сергием зовуть, велми прозорлив. Тъй паче въоружи его и от своих калугер дал ему пособники". Слышав же то, князь Олег Резанскый начат боятися и на бояре свои нача опалатися и яритися: "Почто ми не поведали преже сего? Тъ азъ бых послал и умолил нечестиваго царя, да ничто же бы зло сътворилося! Горе мне, яко изгубих си ум, не аз бо един оскудех умом, нъ и паче мене разумнее Олгорд Литовскый: нъ обаче он почитаеть закон латыньскый Петра Гугниваго, аз же, окаанный, разумех истинный закон божий! Нъ что ради поплъзохся? И збудется на мне реченное господом: "Аще раб, ведаа закон господина своего, преступить, бьен будеть много". Ныне убо что сътворих? Ведый закон бога, сътворителя небу и земли, и всея твари, а приложихся ныне къ нечестивому царю, хотящу попрати закон божий! Ныне убо, которому моему худу разумению вдах себе? Аще бы ныне великому князю помогл, тъ отнудь не прииметь мя - весть бо измену мою. Аще ли приложуся к нечестивому царю, тъ поистинне яко древний гонитель на Христову веру, тъ пожреть мя земля жыва, аки Святоплъка: не токмо княжениа лишен буду, нъ и жывота гоньзну и предан буду въ гену огненую мучитися. Аще бо господь по них, никто же на них. Еще же молитва выину о нем прозорливаго оного мниха! Аще ли ни единому помощи не сътворю, тъ въ прок от обоих како могу прожыти? И ныне аз то мыслю: которому их господь поможеть, тому и аз приложуся!"

Князь же Олгорд Литовьскый, по предреченному съвету, съвокупи литвы много, и варяг, и жемоти и поиде на помощь Мамаю. И прииде къ граду Одоеву и, слышав, яко князь великий съвокупи многое множество въинства, всю русь и словены, и пошол к Дону противу царя Мамаа, и слышав, яко Олег убоася,- и пребысть ту оттоле неподвижым, и начя разумети суетныа свои помыслы, бе съвокупление свое съ Олгом Резаньскым разномысляще, нача рватися и сердитися, глаголя: "Елико человеку не достанеть своеа мудрости, тьй всуе чюжую мудрость требуеть: николи же бо Литва от Резани учима была! Ныне же изведе мя ума Олег, а сам паче погыбл. Ныне же убо пребуду зде, дондеже услышу Московъскаго победу".

В то же время слышав князь Андрей Полотскый и князь Дмитрей Брянскый, Олгордовичи, яко велика туга и попечение належить великому князю Дмитрию Ивановичу Московьскому и всему православному христианству от безбожнаго Мамаа. Беста бо те князи отцом своим, князем Олгордом, ненавидими были, мачехи ради, нъ ныне богом възлюбленыи бысть и святое крещение приали. Беста бо, аки некиа класы доброплодныа, тернием подавляеми: жывущи межу нечестиа, не бе им коли плода достойна расплодити. И посылаеть князь Андрей къ брату своему, князю Дмитрию, тайно буквицу малу, в ней же писано бе: "Веси, брате мой възлюбленный, яко отец наш отвръже нас от себе, нъ господ бог, отец небесный, паче възлюби нас и просвети нас святым крещением, и дав нам закон свой - ходити по нему, и отреши нас от пустошнаго суетиа и от нечистаго сътворениа брашен; мы же ныне что о том богу въздадим? Нъ подвигнемся, брате, подвигом добрым подвижнику Христу, началнику христианьскому, пойдем, брате, на помощ великому князю Дмитрию Московскому и всему православному христианству, велика бо туга належыть им от поганых измаилтян, нъ еще и отец нашь и Олег Резанскый приложылися безбожным а гонять православную веру Христову. Нам, брате, подобаеть святое писание съвръшити, глаголющее: "Братие, въ бедах пособиви бывайте!" Не сумняй же ся, брате, яко отцу противитися нам, яко же евангелист Лука рече усты господа нашего Исуса Христа: "Предани будете родители и братиею и умрътвитеся, имени моего ради; претръпев же до конца - тьй спасется!" Излезем, брате, от подавляющаго сего трьниа и присадимся истинному плодовитому Христову винограду, делателному рукою Христовою. Ныне убо, брате, подвизаемся не земнаго ради жывота, нъ небесныа почести желающе, юже господь даеть творящим волю его".

Прочет же князь Дмитрей Олгордовичь писание брата своего старийшаго, нача радоватися и плакати от радости, глаголя: "Владыко господи человеколюбче, дай же рабом твоим хотение съвръшити сим путем подвига сего добраго, яко открыл еси брату моему старейшему добраа!" И рече братню послу: "Рци брату моему, князю Андрею: готов есьми днесь по твоему наказанию, брате и господине. Колико есть въйска моего, то вси вкупе съ мною, божиим бо промыслом съвъкуплени належащая ради брани от дунайскых татар. И ныне рци брату моему: слышах убо, яко приидоша ко мне медокормци ис Северы, а кажуть уже великого князя Дмитриа на Дону, ту бо ждати хощеть злых сыроядцев. И нам подобаеть итти к Севере и ту съвокупитися нам: предлежить бо нам путь на Северу и тем путем утаимъся отца своего, да не възбранить нам студно".

По малех же днех снидошася оба брата желанно съ всеми силами, к Севере, и увидевъше, възрадовашяся яко же иногда Иосиф съ Веньямином, видевши у себе множество людей, усердно бо и урядно нарочитии ратници. И приспеша борзо на Дон, и наехаша великого князя Дмитреа Ивановичя Московьскаго еще об сю страну Дону, на месте рекомое Березуй, и ту съвокупишяся.

Князь же великий Дмитрей з братом своим Владимером възрадовастася радостию великою, яко бо такова милость божиа: яко не удобь бе мощно таковому быти, яко дети отца оставляють и поругашяся, яко иногда вълсви Ироду, и приидоша на помощь нашу. И многыми дарми почтив их, и поехаша путем, радующеся и веселящеся о святем дусе, земнаго уже всего отвръгшеся, чающе себе бесмертнаго иного пременениа. Рече же к ним князь великий: "Братиа моа милаа, киа ради потребы приидосте семо?" Они же рекоша: "Господь бог посла нас к тебе на твою помощь". Князь же великий рече: "Въистинну ревнители есте праотца нашего Авраама, яко тъй въскоре Лоту поможе, и еще есте ревнители доблестному великому князю Ярославу, яко тъй отмсти кровь братьа своея".

И въскоре посла весть князь великий к Москве къ преосвященному митрополиту Киприану, яко "Олгордовичи князи приидоша къ мне съ многими силами, а отца своего оставиша". Скоро же вестник прииде къ преосвященному митрополиту. Архиепископ же, слышав и въстав помолися, глаголя съ слезами: "Господи владыко человеколюбче, яко съпротивнии наши ветри на тихость прелагаеши!" И посла въ вся съборныа церкви и въ обители, повеле сугубо молитву творити день и нощь къ вседръжителю богу. И посла въ обитель преподобнаго игумена Сергиа, да негли их молитв послушаеть бог. Княгини же великаа Еовдокиа, слышав то великое божие милосердие, и нача сугубы милостыни творити и непрестанно нача ходити въ святую церковь молитися день и нощь.

Си же пакы оставим, на пръвое възвратимся. Великому же князю бывшу на месте, нарицаемом Березуе, за двадесять и три поприща до Дону, приспе же въ 5 день месяца септевриа, на память святого пророка Захарии, в той же день убиение сродника его князя Глеба Владимеровича, приехаша два от стражь его, Петр Горьскый да Карп Олексин, и приведоша язык нарочит от сановитых царева двора. Тъй язык поведаеть: "Уже царь на Кузмине гати стоить, нъ не спешить, ожыдаеть Олгорда Литовскаго и Олга Резаньскаго, а твоего царь събраниа не весть, ни стретениа твоего не чаеть, по предписанным ему книгам Олговым, и по трех днех имать быти на Дону". Князь же великий спроси его о силе цареве, он же рече: "Неисчетно многое множество въинства его силы, никому же мощно исчести".

Князь же великий нача думати з братом своим и с новонареченною братиею, с литовьскыми князи: "Зде ли пакы пребудем или Дон перевеземся?" Рекоша же ему Олгордовичи: "Аще хощеши крепкаго въйска, то повели за Дон возитися, да не будеть ни единому же помышлениа въспятъ; а о велицей силе не помышляй, яко не в силе бог, нъ в правде: Ярослав, перевезеся реку, Святоплъка победи, прадед твой князь великий Александр, Неву реку перешед, короля победи, а тебе, нарекши бога, подобаеть то же творити. И аще побием, тъ вси спасемся, аще ли умрем, тъ вси общую смерть приимем от князей и до простых людей. Тебе же ныне, государю великому князю, оставити смерътнаа, буйными глаголы глаголати и теми словесы крепится въйско твое: мы убо видим, яко много множество избранных витязей в въйску твоем".

Княз же великий повеле въиньству всему Дон возится.

А в то время вестници ускоряють, яко погании приближаются татарове. Мнози же сынове русскые възрадовашяся радостию великою, зряще своего желаемаго подвига, его же еще на Руси въжделеша.

За многы же дни мнози влъци притекоша на место то, выюще грозно, непрестанно по вся нощи, слышати гроза велика. Храбрым людем в плъкех сердце укрепляется, а иныя же людие в плъкох, ту слышав грозу, паче укротеша: зане же мнози рати необычно събрашася, не умлъкающи глаголють, галици же своею речию говорять, орли же мнози от усть Дону слетошася, по аеру летаючи клекчють, и мнози зверие грозно выють, ждуще того дни грознаго, богом изволенаго, въ нь же имать пасти трупа человечя, таково кровопролитие, акы вода морскаа. От таковаго бо страха и грозы великыа древа прекланяются и трава посьстилается.

Мнози людие от обоих унывають, видяще убо пред очима смерть.

Начаша же погании половци съ многым студом омрачатися о погибели жывота своего, понеже убо умре нечестивый, и погыбе память их с шумом. А правовернии же человеци паче процьветоша радующеся, чающе съвръшенаго оного обетованиа, прекрасных венцов, о них же поведа великому князю преподобный игумен Сергий.

Вестници же ускоряють, яко уже близъко погании приближаются. Въ шестый же час дни прибеже Семен Мелик з дружыною своею, а по них гонишяся мнози от татар. Толико безстудно гнашася нълни и плъкы русскыа узреша, и възвратишяся скоро къ царю и поведаша ему, яко князи русскые оплъчишася при Дону. Божиим бо промыслом узреша множество велико людей уряжено, и поведаша царю, яко "князей русскых въинство четверицею болши нашего събраниа". Он же нечестивый царь, разжен диаволом на свою пагубу, крикнув напрасно, испусти глас: "Тако силы моа, аще не одолею русскых князей, тъ како имам възвратитися въсвоаси? Сраму своего не могу тръпети". И повеле поганым своим половцем въоружатися.

Семен же Мелик поведаа великому князю, яко: "Уже Мамай-царь на Гусин брод прииде, и едину нощ имеем межу собою, на утрие бо имать прийти на Непрядву. Тебе же, государю великому князю, подобает днесь исплъчитися, да не предварять погании".

Начат князь великий Дмитрей Ивановичь з братом своим князем Владимером Андреевичем и с литовъскыми князи Андреем и Дмитреем Олгородовичи до шестаго чяса плъци учрежати. Некто въевода прииде с литовьскыми князи, имянем Дмитрей Боброков, родом Волынскые земли, иже нарочитый бысть плъководец, велми уставиша плъци по достоанию, елико где кому подобаеть стояти.

Князь же великий, поим с собою брата своего князя Владимера и литовьские князи и вси князи русскые и воеводы,и взьехав на высоко место,и увидев образы святых, иже суть въображени въ христианьскых знамениих, акы некии светилници солнечнии светящеся въ время ведра; и стязи их золоченыа ревуть, просьтирающеся, аки облаци, тихо трепещущи, хотять промолвити, богатыри же русскые и их хоругови, аки жыви пашутся, доспехы же русскых сынов, аки вода въ вся ветры колыбашеся, шоломы злаченыя на главах их, аки заря утреняа въ время ведра светящися, яловци же шоломов их, аки пламя огненое, пашется.

Умилено бо видети и жалостно зрети таковых русскых събраниа и учрежениа их, вси бо равнодушьни, един за единого, друг за друга хощеть умрети, и вси единогласно глаголюще: "Боже, с высоты призри на ны и даруй православному князю нашему, яко Констяньтину, победу, покори под нозе его врагы Амалика, яко же иногда кроткому Давиду". Сему же удивишася литовьскии князи, рекуще в себе: "Несть было преже нас, ни при нас, ни по нас будеть таково въинъство уряжено. Подобно есть Александра царя макидоньскаго въиньству, мужеством бысть Гедеоновы снузници, господь бо своею силою въоружил их!"

Князь же великий, видев плъци свои достойно уряжены, и сшед с коня своего, и паде на колени свои прямо великому плъку чернаго знамениа, на нем же въображен образ владыкы господа нашего Исуса Христа, из глубины душа нача звати велегласно: "О владыко вседръжителю! Виждь смотреливым оком на люди сия, иже твоею десницею сътворени суть и твоею кровию искуплени работы вражиа. Внуши, господи, глас молитв наших, обрати лице свое на нечестивых, иже творять злаа рабом твоим. И ныне, господи Исусе Христе, молю и покланяюся образу твоему святому и пречистей твоей матери и всем святым, угодившим тебе, и твръдому и необоримому заступьнику нашему и молебнику иже о нас, к тебе, русскому святителю, новому чюдотворцу Петру, на его же милость надеемся, дръзаем призывати и славити святое и великолепое имя твое, отца и сына и святого духа, ныне и присно и въ векы веком! Аминь".

Скончав молитву, и всед на конь свой, и нача по плъком ездити съ князи и въеводами. Коемуждо полку рече: "Братиа моа милаа, сынове русскыа, от мала и до велика! Уже, братие, нощь приспе, и день грозный приближися - в сию нощь бдите и молитеся, мужайтеся и крепитеся, господь с нами, силен въ бранех. Зде пребудите, братие, на местех своих, немятущеся. Коиждо вас ныне учредитеся, утре бо неудобь мощно тако учредитися: ужо бо гости наши приближаются, стоять на реце Непрядве, у поля Куликова оплъчишася, утре бо нам с ними пити общую чашу, межу събою поведеную, ея же, друзи мои, еще на Руси въжделеша. Ныне, братьа, уповайте на бога жыва, мир вам буди о Христе. Аще утре ускорять на нас приити погании сыроядьци".

Уже бо нощь приспе светоноснаго праздника Рождества святыа Богородица. Осени же тогда удолжившися и деньми светлыми еще сиающи, бысть же въ ту нощ теплота велика и тихо велми, и мраци роснии явишася. Поистине бо рече пророк: "Нощь не светла неверным, а верным просвещена".

Рече же Дмитьрей Волынец великому князю: "Хощу, государь, в нощь сию примету свою испытати" - и уже заря померкла. Нощи глубоце сущи, Дмитрей же Волынец, поим с собою великого князя единаго и, выехав на поле Куликово и став посреди обоих плъков и обратився на плък татарскый, слышить стук велик и кличь, и вопль, аки тръги снимаются, аки град зиждуще и аки гром великий гремить; съзади же плъку татарьскаго волъци выють грозно велми, по десной же стране плъку татарскаго ворони кличуще и бысть трепет птичей, велик велми, а по левой же стране, аки горам играющим - гроза велика зело; по реце же Непрядве гуси и лебеди крылми плещуще, необычную грозу подающе. Рече же князь великий Дмитрею Волынцу: "Слышим, брате, гроза велика есть велми". И рече Волынець: "Призывай, княже, бога на помощь!"

И обратився на плък русскый - и бысть тихость велика. Рече же Волынец: "Видиши ли что, княже?" Он же рече: "Вижу: многы огнены зари снимахуся". И рече Волынец: "Радуйся, государь, добри суть знамениа, токмо бога призывай и не оскудей верою!"

И пакы рече: "И еще ми есть примета искусити". И сниде с коня и приниче к земли десным ухом на долг час. Въстав, и пониче и въздохну от сердца. И рече князь великий: "Что есть, брате Дмитрей?" Он же млъчаше и не хотя сказати ему, князь же великий много нуди его. Он же рече: "Едина бо ти на плъзу, а другая же - скръбна. Слышах землю плачущуся надвое: едина бо сь страна, аки некаа жена, напрасно плачущися о чадех своих еллиньскым гласом, другаа же страна, аки некаа девица, единою възопи велми плачевным гласом, аки в свирель некую, жалостно слышати велми. Аз же преже сего множество теми приметами боев искусих, сего ради ныне надеюся милости божиа - молитвою святых страстотръпец Бориса и Глеба, сродников ваших, и прочих чюдотворцов, русскых поборников, аз чаю победы поганых татар. А твоего христолюбиваго въиньства много падеть, нъ обаче твой връх, твоа слава будеть".

Слышав же то, князь великий прослезися и рече: "Господу богу вся възможна: всех нас дыхание в руце его!" И рече Волынец: "Не подобаеть тебе, государю, того в плъцех поведати, токъмо коемуждо въину повели богу молитися и святых его угодьников призывати на помощь. И рано утре вели им подвизатися на коня своа, всякому въину, и въоружатися крепко и крестом огражатися: тъй бо есть оружие на противныа, утре бо хощуть с нами видетися".

В ту же нощь некто муж, имянем Фома Кацибей, разбойник, поставлен бысть стражем от великого князя на реце на Чурове, мужества его ради на крепце стороже от поганых. Сего уверяа, бог откры ему в нощь ту видети видение велико. На высоце месте стоя, виде ти облак от въстока велик зело изрядно приа, аки некакиа плъки, к западу идущь. От полуденныя же страны приидоша два уноши, имуща на себе светлыи багряница, лица их сиающа, аки солнце, въ обоих руках у них острые мечи, и рекуще плъковником: "Кто вы повеле требити отечесътво наше, его же нам господь дарова?" И начаша их сещи и всех изсекоша, ни един от них не избысть. Той же Фома целомудр и разумен оттоле уверен бысть, и то видение поведа на утрие великому князю единому. Князь же великий рече ему: "Не глаголи того, друже, никому же", и, въздев руце на небо, нача плакатися, глаголя: "Владыко господи человеколюбче! Молитв ради святых мученик Бориса и Глеба помози ми, яко же Моисию на Амалика и пръвому Ярославу на Святоплъка, и прадеду моему великому князю Александру на хвалящегося короля римъскаго, хотящаго разорити отечьство его. Не по грехом моим въздай же ми, нъ излий на ны милость свою, простри на нас благоутробие свое, не дай же нас въ смех врагом нашим, да не порадуются о нас врази наши, и не рекуть страны неверных: "Где есть бог их, на нь же уповаша?" Нъ помози, господи, христианом, ими же величается имя твое святое!"

И отпусти князь великий брата своего, князя Владимера Андреевичя, въверх по Дону в дуброву, яко да тамо утаится плък его, дав ему достойных ведомцов своего двора, удалых витязей, крепкых въинов. И еще с ним отпусти известнаго своего въеводу Дмитреа Волынскаго и иных многых.

Приспевшу же, месяца септевриа въ 8 день, великому празднику Рождеству святыа Богородица, свитающу пятку, въсходящу солнцу, мгляну утру сущу, начаша христианьскые стязи простиратися и трубы ратные многы гласити. Уже бо русскые кони окрепишася от гласа трубънаго, и койждо въин идеть под своим знаменем. И видети добре урядно плъкы уставлены поучением крепкаго въеводы Дмитреа Боброкова Волынца.

Наставшу же второму чясу дни, и начаша гласи трубнии обоих плъков сниматися, татарьскыя же трубы яко онемеша, а русския трубы паче утвръдишася. Плъкы же еще не видятся, занеже утро мгляно. И в то время, братье, земля стонеть велми, грозу велику подавающи на всток нолны до моря, а на запад до Дунаа, великое же то поле Куликово прегибающеся, рекы же выступаху из мест своих, яко николи же быти толиким людем на месте том.

Великому же князю преседающу на избранный конь, ездя по плъком и глаголаше от великыа горести сердца своего, слезы аки река течаше от очию его: "Отци и братиа моа, господа ради подвизайтеся, и святых ради церквей, и веры ради христианскыа, сиа бо смерть нам ныне несть смерть, нъ жывот вечный; и ничто же, братие, земнаго помышляйте, не уклонимся убо, да венци победными увяземся от Христа бога и спаса душам нашим".

Утвръдив же плъкы, и пакы прииде под свое знамя черное, и сседе с коня и на ин конь всяде, и съвлече с себя приволоку цесарьскую и въ ину облечеся. Тъй конь свой дасть под Михаила Андреевича под Бреника и ту приволоку на него положил, иже бе ему любим паче меры, и тъ знамя черное повеле рыделю своему над ним возити. Под тем знамянем и убиен бысть за великого князя.

Князь же великий ста на месте своем и, выняв из надр своих жывоносный крест, на нем же бе въображены страсти Христовы, в нем же бе жывоносное древо, и въсплакася горко и рече: "На тебе убо надеемъся, жывоносный господень кресте, иже сим образом явивыйся греческому царю Констянтину, егда ему на брани сущу с нечестивыми и чюдным твоим образом победи их. Не могуть бо погании нечестивии половци противу твоему образу стати, тако, господи, удиви милость свою на рабе твоем!"

В то же время прииде к нему посол с книгами от преподобнаго старца игумена Сергиа, въ книгах писано: "Великому князю и всем русскым князем, и всему православному въйску мир и благословение!" Князь же великий, слышав писание преподобнаго старца и целовав посольника любезно, тем писанием утвръдися, акы некыми крепкыми бранями. Еще же дасть посланный старец от игумена Сергиа хлебец пречистыа Богородица, князь же великий снеде хлебець святый и простер руце свои, възопи велегласно: "О велико имя всесвятыа Троиця, о пресвятая госпоже Богородице, помогай нам тоя молитвами и преподобнаго игумена Сергиа, Христе боже, помилуй и спаси душа наша!"

И вседе на избранный свой конь и, взем копие свое и палицу железную, и подвижеся ис полку, и въсхоте преже всех сам битися с погаными от великиа горести душа своеа, за свою великую обиду и за святыа церкви и веру христианьскую. Мнози же русские богатыри, удръжавше его, възбраниша ему, глаголюще: "Не подобаеть тебе, великому князю, наперед самому в плъку битися, тебе подобаеть особь стояти и нас смотрити, а нам подобаеть битися и мужество свое и храбрость пред тобою явити: егда тя господь упасеть милостию своею, и ты разумеешь кого чим даровати. Мы же готови есмя в сий день главы своя положыти за тебе, государя, и за святыа церкви и за провославъное христианство. Тебе же подобает, великому князю, рабом своим, елико кто заслужить своею главою, память сътворити, яко же Леонтий царь Феодору Тирону, въ книгы съборныа написати нас, памяти ради русскым сыном, иже по нас будуть. Аще тебе единаго изгубим, тъ от кого имамы чаяти, кто по нас память сътворить? Аще вси спасемъся, а тебе единого останем, тъ кий нам успех? И будем аки стадо овчее, не имуще пастыря, влачими по пустыни, и пришедше дивии влъци распудять и, и разбежатся овци кои куды. Тебе, государю, подобаеть себе спасти, да и нас".

Князь же великий прослезися и рече: "Братия моа милаа, русскые сынове, доброй вашей речи аз не могу отвещати, нъ токмо похваляю вас, вы бо есте въистинну блазии раби божии. Паче же весте мучение Христова страстотръпца Арефы. Внегда мучен бысть, и повеле царь вести и на позорище и мечем иссещи, а доблии же его друзи, един пред единым скорить, койждо их свою главу усекателю под мечь клонять за Арефу, въеводу своего, ведяще убо почесть победы своеа. Арефа же въевода рече въином своим: "Весте убо, братиа моя, у земнаго царя не аз ли преже вас почтен бых, земныа чьсти и дары взимах? И ныне же преди ити подобаеть ми и къ небесному царю, и главе моей преже усечене быти, паче же веньчане". И приступль мечник и усекну главу его, послежде и въином его усекну главы. Тако же и аз, братие. Кто болши мене в русскых сыновех почтен бе и благаа беспрестани приимах от господа? А ныне злаа приидоша на мя, ужели не могу тръпети: мене бо ради единаго сиа вся въздвигошася. Не могу видети вас, побежаемых, и прочее к тому не могу тръпети, и хощу с вами ту же общую чашу испити и тою же смертию умрети за святую веру христианскую! Аще ли умру - с вами, аще ли спасуся - с вами!"

Уже бо, братие, в то время плъкы ведутъ: передовой плък ведеть князь Дмитрей Всеволодичь да брат его - князь Владимер Всеволодичь, а с правую руку плък ведеть Микула Васильевичь с коломничи, а левую же руку плък ведеть Тимофей Волуевичь с костромичи. Мнози же плъкы поганых бредуть оба пол: от великиа силы несть бо им места, где разступитися. Безбожный же царь Мамай, выехав на высоко место с трема князи, зряй человечьскаго кровопролитиа.

Уже бо близь себе сходящеся силныа плъкы, выеде злый печенег из великого плъку татарьскаго, пред всеми мужеством являася, подобен бо бысть древнему Голиаду: пяти сажен высота его, а трех сажен ширина его. Видев же его Александр Пересвет, старец, иже бе в плъку Владимера Вселодовича и, двигънувся ис плъку, и рече: "Сей человек ищеть подобна себе, аз хощу с ним видетися!" Бе же на главе его шелом архангельскаго образа, въоружен скимою повелением игумена Сергиа. И рече: "Отци и братиа, простите мя, грешнаго! Брате, Андрей Ослебя, моли бога за мя. Чаду моему Иакову - мир и благословение". Напусти на печенега и рече: "Игумен Сергий, помогай ми молитвою!" Печенег же устремися противу ему, христиане же вси въскликнуша: "Боже, помози рабу своему!" И ударишася крепко копии, едва место не проломися под ними, и спадше оба с коней на землю и скончашеся.

Наставшу же третьему часу дни, видев же то, князь великий и рече: "Се уже гости наши приближилися и ведуть промежу собою поведеную, преднии уже испиша и весели быша и уснуша, уже бо время подобно, и час прииде храбрость свою комуждо показати". И удари всяк въин по своему коню и кликнуша единогласно: "С нами бог!" и пакы: "Боже христианскый, помози нам!" - погании же половци свои богы начаша призывати.

И съступишася грозно обе силы великиа, крепко бьющеся, напрасно сами себе стираху, не токъмо оружием, нъ и от великиа тесноты под коньскыми ногами издыхаху, яко немощно бе вместитися на том поле Куликове: бе место то тесно межу Доном и Мечею. На том бо поле силнии плъци съступишася, из них же выступали кровавыа зари, а в них трепеталися силнии млъниа от облистаниа мечнаго. И бысть труск и звук велик от копейнаго ломлениа и от мечнаго сечения, яко не мощно бе сего гръкого часа зрети никако же и сего грознаго побоища. Въ един бо час, въ мегновении ока, о колико тысущ [так в публикации - О.Л.] погыбе душь человечьскых, създания божиа! Воля господня съвръшается: час же третий, и четвертый, и пятый, и шестый крепко бьющеся неослабно христиане с погаными половци.

Наставшу же седмому часу дни, божиим попущением наших ради грехов начаша погании одолевати. Уже бо от сановитых мужей мнози побиени суть, богатыри же русскыа и воеводы, и удалыа люди, аки древа дубравнаа, клонятся на землю под коньскыа копыта: мнози же сынове русскые сътрошася. Самого же великого князя уязвиша велми и с коня его збиша, он же нужею склонився с побоища, яко не мощно бе ему к тому битися, и укрыся в дебри, божиею силою съхранен бысть. Многажды стязи великого князя подсекоша, нъ не истребишася божиею милостию, нъипаче укрепишася.

Се же слышахом от вернаго самовидца, иже бе от плъку Владимера Андреевича, поведаа великому князю, глаголя: "Въ шестую годину сего дни видех над вами небо развръсто, из него же изыде облак, яко багрянаа заря над плъком великого князя, дръжашеся низко. Тъй же облак исплънен рук человечьскых, яже рукы дръжаще по велику плъку ово проповедникы ово пророческы. Въ седмый же час дни облак тъй много венцев дръжаше и опустишася над плъком, на головы христианьскыя".

Погании же начаша одолевати, христианьскыя же плъци оскудеша - уже мало христиан, а все погании. Видев же то князь Владимер Андреевичь падение русскых сынов не мога тръпети и рече Дмитрею Волынцу: "Что убо плъза стояние наше? Который успех нам будеть? Кому нам пособити? Уже наши князи и бояре, вси русскые сынове напрасно погыбають от поганых, аки трава клонится!" И рече Дмитрей: "Беда, княже, велика, не уже пришла година наша: начинаай без времени, вред себе приемлеть; класы бо пшеничныа подавляеми, а трьние ростуще и буяюще над благородными. И мало убо потръпим до времени подобна, въ н [так в публикации - О.Л. ] же час имаем въздарие отдати противником. Ныне токъмо повели всякому въину богу молитися прилежно и призывати святых на помощ, и от сего часа имать быти благодать божиа и помощ христианом". Князь же Владимер Андреевичь, въздев руце на небо, и прослезися горко и рече: "Боже, отец наших, сътворивый небо и землю, дай же помощ роду христианскому! Не дай же, господи, порадоватися врагом нашим о нас, мало показни, а много помилуй, бездна бо есий милости". Сынове же русскыа в полку его гръко плачуще, видяще друзи свои побиваеми от поганых, непрестанно покушающеся, яко званнии на брак сладкаго вина пити. Волынец же възбраняше им, глаголя: "Пождите мало, буавии сынове русскые, будеть ваше время коли утешитися, есть вы с кем възвеселитися!"

Приспе же осмый час дню, духу южну потянувшу съзади нам, възопи же Вълынец гласом великым: "Княже Владимер, наше время приспе, и час подобный прииде!" - и рече: "Братьа моа, друзи, дръзайте: сила бо святого духа помогаеть нам!"

Единомыслении же друзи выседоша из дубравы зелены, аки соколи искушеныа урвалися от златых колодиц, ударилися на великиа стада жировины, на ту великую силу татарскую; а стязи их направлены крепкым въеводою Дмитреем Волынцем: бяху бо, аки Давидови отроци, иже сердца имуща аки лвовы, аки лютии влъци на овчии стада приидоша и начаша поганых татар сещи немилостивно.

Погании же половци увидеша свою погыбель, кликнуша еллинскым гласом, глаголюще: "Увы нам, Русь пакы умудрися: уншии с нами брашася, а доблии вси съблюдошася!" И обратишася погании, и даша плещи, и побегоша. Сынове же русскые, силою святого духа и помощию святых мученик Бориса и Глеба, гоняще, сечаху их, аки лес клоняху, аки трава от косы постилается у русскых сынов под конскые копыта. Погании же бежаще кричаху, глаголюще: "Увы нам, честный нашь царю Мамаю! Възнесе бо ся высоко - и до ада сшел еси!" Мнозии же уязвении наши, и те помагаху, секуще поганых без милости: един русин сто поганых гонить.

Безбожный же царь Мамай, видев свою погыбель, нача призывати богы своа: Перуна, и Салавата, и Раклиа, и Гурса, и великого своего пособника Махмета. И не бысть ему помощи от них, сила бо святого духа, аки огнь, пожигаеть их.

Мамай же, видев новыа люди, яко лютии зверие ристаху и изрываху, аки овчее стадо, и рече своим: "Побегнем, ничто же бо добра имам чаати, нъ поне свои главы унесем!" И абие побеже поганый Мамай с четырми мужы в лукоморие, скрегча зубы своими, плачущи гръко, глаголя: "Уже нам, братие, в земли своей не бывати, а катун своих не трепати, а детей своих не видати, трепати нам сыраа земля, целовати нам зеленаа мурова, а съ дружиною своею уже нам не видатися, ни съ князи, ни съ алпауты!"

Мнози же гонишася по них и не одолеша их, понеже кони их утомишася, у Мамая же целы суть кони его, и убеже.

Сия же суть милостию всемогущаго бога и пречистыа матери божиа и молением и помощию святых страстотръпец Бориса и Глеба, их же виде Фома Кацибеев разбойник, егда на сторожы стоя, яко же преже писано есть. Етери же суще женяху, внегда всех доступиша и възвращахуся, койждо под свое знамя.

Князь же Владимер Андреевичь ста на костех под черным знаменем. Грозно, братие, зрети тогда, а жалостно видети и гръко посмотрити человечьскаго кровопролитиа - аки морскаа вода, а трупу человечьа - аки сенныа громады: борз конь не можеть скочити, а в крови по колени бродяху, а реки по три дни кровию течаху.

Князь же Владимер Андреевич не обрете брата своего, великого князя, в плъку, нъ толко литовские князи Олгордовичи, и повеле трубити в собранные трубы. Пожда час и, не обрете великого князя, нача плакати и кричати, и по плъком ездити начат сам, и не обрете, и глаголаша всем: "Братьа моа, русскыа сынове, кто виде или кто слыша пастыря нашего и началника?" И рече: "Аще пастырь поражен - и овцы разыдутся. Кому сиа честь будеть, кто победе сей явися?"

И рекоша литовскые князи: "Мы его мним, яко жыв есть, уязвен велми; егда въ мертвом трупу лежыт?" Ин же въин рече: "Аз видех его на седьмом часу крепко бьющася с погаными палицею своею". Ин же рече: "Аз видех его поздее того: четыри татарины належахуть ему, он же крепко бияшеся с ними". Некто князь, имянем Стефан Новосилской, тъй рече: "Аз видех его пред самим твоим приходом, пеша и идуща с побоища, уязвена велми. Того ради не могох аз ему помощи - гоним есмь трема татарины, нъ милостию божиею едва от них спасохся, а много зла от них приимах и крепко пострадах".

Князь же Володимер рече: "Братиа и друзи, русскыа сынове, аще кто жыва брата моего обрящет, тъй поситинне [так в публикации; "поистинне"? - О.Л. ] пръвый будеть у наю!" И разсыпашася вси по велику, силну и грозну побоищу, ищучи победе победителя. Ови же наехаша убитаго Михайла Андреевича Бренка: лежыть в приволоце и в шеломе, что ему дал князь великий; инии же наехаша убитаго князя Феодора Семеновича Белозерьскаго, чающе его великим князем, занеже приличен бе ему.

Два же етера въина уклонишася на десную страну в дуброву, един имянем Феодор Сабур, а другий Григорей Холопищев, оба родом костромичи. Мало выехав с побоища и наехаша великого князя бита и язвена вельми и трудна, отдыхающи ему под сению ссечена древа березова. И видеша его и, спадше с коней, поклонишася ему, Сабур же скоро възвратися поведати князю Владимеру и рече: "Князь великий Дмитрей Ивановичь здрав бысть и царствуеть в векы!"

Вси же князи и въеводы, слышавше, и скоро сунушася и падше на ногу его, глаголюще: "Радуйся, князю нашь, древний Ярослав, новый Александр, победитель врагом: сиа же победы честь тобе довлеет". Князь же великий едва рече: "Что есть, поведайте ми". Рече же князь Владимер: "Милостью божиею и пречистыа его матери, пособием и молитвами сродник наших святых мученик Бориса и Глеба и молением русскаго святителя Петра и пособника нашего и въоружителя игумена Сергиа - и тех всех святых молитвами врази наши побежени суть, мы же спасохомся".

Князь же великий, слышав то и въстав, рече: "Сий день сътвори господь, възрадуемся и възвеселимся, людие!" И пакы рече: "Сий день господень веселитеся, людие! Велий еси, господи, и чюдна дела твоа суть: вечер въдворится плач, а заутра - радость!" И пакы рече: "Хвалю тя, господи боже мой, и почитаю имя твое святое, яко не предал еси нас врагом нашим, и не дал еси им похвалитися, иже сии на мя умыслиша злаа: нъ суди им, господи, по правде их, аз же, господи, уповаю на тя!"

И приведоша ему конь и, всед на конь и выехав на велико, силно и грозно побоище, и видев въйска своего бито велми много, а поганых татар четверицею сугубь того боле бито, и обратився к Волынцу, рече: "Въистину, Дмитрей, не ложна есть примета твоа, подобает ти всегда въеводою быти".

И нача з братом своим и съ оставшими князи и въеводами ездити по побоищу, сердцем боля кричаше, а слезами мыася, и рече: "Братиа русскыа сынове, князи и бояре, и въеводы, и дети боярьскые! Суди вам господь бог тою смертию умрети. Положыли есте главы своа за святыа церкви и за православное христианство". И поехав мало, наехаше место, на нем же лежать побьени вкупе князи белозерскые: толма крепко бишася, яко един за единаго умре. Ту же близ лежить убит Михайло Васильевич; над ними же став князь великий, над любезными въеводами, и нача плакати и глаголати: "Братьа моа князи, сынове русскые, аще имате дръзновение у бога, помолитеся о нас, вем бо, яко послушаеть вас бог, да вкупе с вами у господа бога будем!"

И пакы приеде на иное место и наехав своего напрьстника Михайла Андреевича Бренка, и близ его лежыть твръдый стражь Семен Мелик, близ же им Тимофей Волуевич убиен. Над ними же став, князь великий прослезися и рече: "Брате мой възлюбленный, моего ради образа убиен еси. Кий бо раб тако можеть господину служыти, яко меня ради сам на смерть смыслено грядяше? Въистинну древнему Авису подобен, иже бе от плъку Дарьева Перскаго, иже и сей тако сътвори". Лежащу же ту Мелику, рече над ним: "Крепкый мой стражу, твръдо пасомый есмя твоею стражею". Приеде же на иное место, виде Пересвета черньца, а пред ним лежыт поганый печенег, злый татарин, аки гора, и ту близ лежыть нарочитый богатырь Григорей Капустин. Обратився князь великий и рече: "Видите, братие, починалника своего, яко сий Александр Пересвет, пособник нашь, благословен игуменом Сергием и победи велика, силна, зла татарина, от него же было пити многым людем смертнаа чаша".

И отъехав на иное место, и повеле трубити в събранные трубы, съзывати людий. Храбрии же витязи, довълно испытавше оружие свое над погаными половъци, съ всех стран бредут под трубный глас. Грядуще же весело, ликующе, песни пояху, овии поаху богородичныи, друзии же - мученичныи, инии же - псалом,- то есть христианское пение. Кийждо въин едет, радуася, на трубный глас.

Събраным же людем всем, князь великий ста посреди их, плача и радуася: о убиеных плачется, а о здравых радуется. Глаголаше же: "Братиа моа, князи русскыа, и боаре местныа, и служылыа люди всеа земля! Вам подобаеть тако служыти, а мне - по достоанию похвалити вас. Егда же упасеть мя господь и буду на своем столе, на великом княжении, въ граде Москве, тогда имам по достоанию даровати вас. Ныне же сиа управим: коиждо ближняго своего похороним, да не будуть зверем на снедение телеса христианьскаа".

Стоял князь великий за Даном на костех осмь дний, дондеже розобраша христиан с нечестивыми. Христианскаа телеса в землю покопаша, а нечестивых телеса повръжена зверем и птицам на расхыщение.

И рече князь великий Дмитрей Ивановичь: "Считайтеся, братие, колкых въевод нет, колкых служылых людей?" Говорить боярин московской, имянем Михайло Александрович, а был в плъку у Микулы у Васильевича, росчетлив бысть вельми: "Нет у нас, государь, 40 боаринов московскых, да 12 князей белозерскых, да 13 боаринов посадников новгородскых, да 50 бояринов Новагорода Нижнего, да 40 боаринов серпоховскых, да 20 боаринов переславскых, да 25 боаринов костромскых, да 35 боаринов владимерскых, да 50 боаринов суздалскых, да 40 боаринов муромскых, да 33 боаринов ростовскых, да 20 боаринов дмитровскых, да 70 боаринов можайскых, да 60 боаринов звенигородскых, да 15 боаринов углетцкых, да 20 боаринов галитцскых, а молодым людем счета нет; нъ токмо ведаем: изгыбло у нас дружины всеа полтретьа ста тысящ и три тысящи, а осталося у нас дружины пятьдесят тысящ".

Рече же князь великий: "Слава тебе, вышний творец, царю небесный, милостивый Спас, яко помиловал еси нас, грешных, не предал еси нас в руце врагом нашим, поганым сы[ро]ядцем [в публикации "сыядцам" - О.Л. ]. А вам, братьа, князи и боаре, и въеводы, и молодые люди, русскые сынове, сужено место лежати межу Доном и Непром, на поле Куликове, на речке Непрядве. Положыли есте головы своа за землю Русскую, за веру христианьскую. Простите мя, братие, и благословите в сем веце и в будущем!" И прослезися на длъг час и рече князем и въеводам своим: "Поедем, братье, въ свою землю Залесскую, къ славному граду Москве и сядем на своих вътчинах и дединах: чести есмя себе доступили и славнаго имяни!"

Поганый же Мамай тогда побеже с побоища и прибеже къ граду Кафе и, потаив свое имя, прибеже въ свою землю и не мога тръпети, видя себе побежена, и посрамлена, и поругана. И пакы гневашеся, яряся зело, и еще зло мысля на Русскую землю, аки лев рыкаа и аки неутолимаа ехидна. И събрав остаточную свою силу, и еще хотяше изгоном итти на Русскую землю. И сице ему мыслящу, внезапу прииде к нему весть, яко царь имянем Тактамыш съ встока, нолны из Синие Орды, идеть на него. Мамай же, яже бе уготовил рать ити было ему на Русскую землю, и он с тою ратью пошол противу царя Тактамыша. И стретошася на Калках, и бысть им бой велик. И царь Тактамыш, победив царя Мамаа, и прогна его, мамаевы же князи и рядци, и ясовулы, и алпауты биша челом царю Тактамышу. И приат их и взя Орду, и седе на царстве. Мамай же прибеже пакы в Кафу един; потаив свое имя, пребываше ту, и познан бысть некоим купцем, и ту убиен бысть фрязы и испровръже зле жывот свой. Сиа же оставим зде.

Слышав же Олгорд Литовскый, яко князь великий Дмитрей Иванович победил Мамаа, възвратися въсвоаси с студом многым. Олег же Резанскый, слышав, яко хощет князь великий послати на него рать, убоася и побеже из своеа отчины и съ княгинею и з боары; и резанци добиша челом великому князю, и князь великий посади на Резани свои наместники.

...ово к Резани. - После разгрома Батыем в 1237 г. стольного города Рязанского княжества Рязани этот большой по тем временам город постепенно пришел в упадок, и в середине XIV столетия столица княжества была перенесена в город Переяславль Рязанский (современная Рязань). В настоящее время на месте Старой Рязани находится городище на высоком берегу реки Оки, в 50 км юго-восточнее современного города Рязани (Переяславль-Рязанский был переименован в Рязань в 1778 г.).

Захарий Тютьшов . - В других списках "Сказания" - Тютчев. О посылке даров к Мамаю с тем, чтобы "умилостивить" его, сообщает только "Сказание о Мамаевом побоище". Вероятнее всего, этот эпизод восходит к литературной традиции, а не является отражением реального факта. Подобный сюжет встречается в "Повести о разорении Рязани Батыем", где великий князь рязанский посылает своего сына с дарами к Батыю, "яко (так как) нечестивого подобает утоляти дары". Старинный дворянский род Тютчевых, к которому принадлежал поэт Федор Тютчев, возводил свою родословную к Захарию Тютчеву, и согласно родословным преданиям Захарий Тютчев ходил послом от Дмитрия Донского к Мамаю.

И повеле им на Тихой Сосне сторожу деати .- Имеется в виду река Сосна, правый приток Дона, течет в направлении с запада на восток. По реке Сосне проходила оборонительная линия русских земель от ордынцев. Сюда часто посылались "сторожи" - дозорные отряды для наблюдения за передвижениями ордынских сил. В "Книге большому чертежу" (своде географических сведений о русских землях, составленном в XVII в.) сказано: "А ниже Луковца пала в Сосну река Хвощна от Ливен верст с пол 30 (т. е. - 25.- Л. Д.); а на Устье Хвощны брод на Сосне, ходят татаровя в Русь".

...на мясопуст святыа Богородица .- Мясопуст - время, в которое, по церковному уставу, нельзя есть мясную пищу. Здесь имеется в виду успенский пост (с 1 по 15 августа).

Это место можно понимать двояко: осень, как время года, или же "осень" - обозначение дани, выплачиваемой русскими землями Орде. Возможность второго толкования этого места подтверждается другими списками "Сказания", где читаем: "осени требует".

И приидоша к нему князи белоозерскыа... и андомскыа князи .- Белозерские князья принимали участие в Куликовской битве. Федор Иванович (в "Сказании", как и в "Задонщине", ошибочно Семенович) и его сын Иван погибли во время битвы. Мелкие удельные княжества Кемское, Карголомское (в "Сказании" названо Каргопольским) и Андомское входили в состав Белозерского княжества и существовали только в конце XIV - начале XV в. Имена Андрея Кемского и Глеба Карголомского, кроме "Сказания", в других источннках не встречаются. В этом случае, как и в целом ряде других, "Сказание" сообщает сведения о лицах, неизвестных по другим историческим источникам. В ряде случаев это может объясняться тем, что в "Сказании" отразились сведения о именах более нигде не зафиксированных, в отдельных случаях возможны ошибки и искажения, возникшие в процессе переписки списков произведения.

...приидоша же ярославскыа князи... - Уделы князей Прозоровских и Курбских входили в состав Ярославского княжества. Перечисленные имена известны только по "Сказанию".

...поим с собою... гостей сурожан... - Сурожанами назывались купцы, торговавшие с богатым колониальным генуэзским городом на берегу Черного моря в Крыму - Сурожем (современный Судак). Большинство из названных имен в этом перечне исторически достоверны. Василия Капицу можно считать родоначальником рода Ермолиных. Хорошо была известна в Древней Руси купеческая семья Саларевых. Козьму Коврю (Ховрю) можно считать родоначальником рода Ховриных. О реальности имени Весякова свидетельствует "Весяков двор", стоявший в "Китай городе" во второй половине XV в. Во второй половине XV в. упоминается потомок Ивана Шиха - Андрей Шихов (см.: Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV-XV вв. М., 1957, с. 150 и далее).

Имена известны только по "Сказанию о Мамаевом побоище". (Примечания Л.А.Дмитриева ).

Текст полностью взят с сайта: http://starbel.narod.ru/mamaj.htm

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ

Начало повести о том, как даровал бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой богородицы и русских чудотворцев православное христианство - Русскую землю бог возвысил, а безбожных агарян посрамил.

Хочу вам, братья, поведать о брани недавней войны, как случилась битва на Дону великого князя Дмитрия Ивановича и всех православных христиан с поганым Мамаем и с безбожными агарянами. И возвысил бог род христианский, а поганых унизил и посрамил их дикость, как и в старые времена помог Гедеону над мадиамами и преславному Моисею над фараоном. Надлежит нам поведать о величии и милости божьей, как исполнил господь пожелание верных ему, как помог великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Владимиру Андреевичу над безбожными половцами и агарянами.

Попущением божьим, за грехи наши, по наваждению дьявола поднялся князь восточной страны, по имени Мамай, язычник верой, идолопоклонник и иконоборец, злой преследователь христиан. И начал подстрекать его дьявол, и вошло в сердце его искушение против мира христианского, и подучил его враг, как разорить христианскую веру и осквернить святые церкви, потому что всех христиан захотел покорить себе, чтобы не славилось имя господне средь верных богу. Господь же наш, бог, царь и творец всего сущего, что пожелает, то и исполнит.

Тот же безбожный Мамай стал похваляться и, позавидовав второму Юлиану-отступнику, царю Батыю, начал расспрашивать старых татар, как царь Батый покорил Русскую землю. И стали ему сказывать старые татары, как покорил Русскую землю царь Батый, как взял Киев и Владимир, и всю Русь, славянскую землю, и великого князя Юрия Дмитриевича убил, и многих православных князей перебил, а святые церкви осквернил и многие монастыри и села пожег, а во Владимире соборную церковь златоверхую пограбил. И так как был ослеплен он умом, то того не постиг, что, как господу угодно, так и будет: так же и в давние дни Иерусалим был пленен Титом-римлянином и Навуходоносором, царем вавилонским, за прегрешения и маловерие иудеев, - но не бесконечно гневается господь и не вечно он карает.

Узнав все от своих старых татар, начал Мамай поспешать, дьяволом распаляемый непрестанно, ополчаясь на христиан. И, забывшись, стал говорить своим алпаутам, и есаулам, и князьям, и воеводам, и всем татарам так: «Я не хочу так поступить как Батый, но когда приду на Русь и убью князя их, то какие города наилучшие достаточны, будут для нас - тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем», - а не знал того, проклятый, что Господня рука высока.

И через несколько дней перешел он великую реку Волгу со всеми силами, и другие многие орды к великому воинству своему присоединил и сказал им: «Пойдем на Русскую землю и разбогатеем от русского золота!» Пошел же безбожный на Русь, будто лев, ревущий ярясь, будто неутолимая гадюка злобой дыша. И дошел уже до устья реки. Воронежа, и распустил всю силу свою, и наказал всем татарам своим так: «Пусть не пашет ни один из вас хлеба, будьте готовы на русские хлеба!»

Прознал же о том князь Олег Рязанский, что Мамай кочует на Воронеже и хочет идти на Русь, на великого князя Дмитрия Ивановича Московского. Скудость ума была в голове его, послал сына своего к безбожному Мамаю с великою честью и с многими дарами и писал грамоты свои к нему так: «Восточному великому и свободному, царям царю Мамаю - радоваться! Твой ставленник, тебе присягавший Олег, князь рязанский, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь идти на Русскую землю, на своего слугу князя Димитрия Ивановича Московского, устрашить его хочешь. Теперь же, господин и пресветлый царь, настало твое время: золотом, и серебром, и богатством многим переполнилась земля Московская, и всякими драгоценностями твоему владению на потребу. А князь Димитрий Московский - человек христианский - как услышит слово ярости твоей, «то отбежит в дальние пределы свои: либо в Новгород Великий, или на Белоозеро, или на Двину, а великое богатство московское и золото - все в твоих руках будет и твоему войску на потребу. Меня же, раба твоего, Олега Рязанского, власть твоя пощадит, о царь: ведь ради тебя я крепко устрашаю Русь и князя Димитрия. И еще просим тебя, о царь, оба раба твои, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский: обиду приняли мы великую от этого великого князя Димитрия Ивановича, и как бы мы в своей обиде твоим именем царским ни грозили ему, а он о том не тревожится. И еще, господин наш царь, город мой Коломну он себе захватил - и о всем том, о царь, жалобу воссылаем тебе».

И другого послал скоро своего вестника князь Олег Рязанский со своим письмом, написано же в грамоте было так: «К великому князю Ольгерду Литовскому - радоваться великою радостию! Известно ведь, что издавна ты замышлял на великого князя Димитрия Ивановича Московского, с тем чтобы изгнать его из Москвы и самому завладеть Москвою. Ныне же, княже, настало наше время, ибо великий царь Мамай грядет на него и на землю его. И сейчас, княже, присоединимся мы оба к царю Мамаю, ибо знаю я, что царь даст тебе город Москву, да и другие города, что поближе к твоему княжеству, а мне отдаст он город Коломну, да Владимир, да Муром, которые к моему княжеству поближе стоят. Я же послал своего гонца к царю Мамаю с великою честью и со многими дарами, так же и ты пошли своего гонца, и что у тебя есть из даров, то пошли ты к нему, грамоты свои написав, а как - сам знаешь, ибо больше меня понимаешь в том».

Князь же Ольгерд Литовский, прознав про все это, очень рад был великой похвале друга своего князя Олега Рязанского и отправляет быстро посла к царю Мамаю с великими дарами и подарками для царских забав. А пишет свои грамоты так: «Восточному великому царю Мамаю! Князь Ольгерд Литовский, присягавший тебе, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь наказать свой удел, своего слугу, московского князя Димитрия, потому и молю тебя, свободный царь, раб твой: великую обиду наносит князь Димитрий Московский улуснику твоему князю Олегу Рязанскому, да и мне также большой вред чинит. Господин царь, свободный Мамай! Пусть придет власть твоего правления теперь и в наши места, пусть обратится, о царь, твое внимание на наши страдания от московского князя Димитрия Ивановича».

Помышляли же про себя Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, говоря так: «Когда услышит князь Димитрий о приходе царя, и о ярости его, и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в Великий Новгород, или на Белоозеро, или на Двину, а мы сядем в Москве и в Коломне. Когда же царь придет, мы его с большими дарами встретим и с великою честью, и умолим его, возвратится царь в свои владения, а мы княжество Московское по царскому велению разделим меж собою - то к Вильне, а то к Рязани, и даст нам царь Мамай ярлыки свои и потомкам нашим после нас». Не ведали ведь, что замышляют и что говорят, как несмышленые малые дети, не ведающие божьей силы и господнего предначертания. Ибо воистину сказано: «Если кто к богу веру с добрыми делами и правду в сердце держит и на бога уповает, то такого человека господь не предаст врагам в уничижение и на осмеянье».

Государь же князь великий Дмитрий Иванович - добрый человек - образцом был смиренномудрия, небесной жизни желал, ожидая от бога грядущих вечных благ, не ведая того, что на него замышляют злой заговор ближние его друзья. О таких ведь пророк и сказал: «Не сотвори ближнему своему зла и не рой, не копай врагу своему ямы, но на бога-творца надейся, господь бог может оживить и умертвить».

Пришли же послы к царю Мамаю от Ольгерда Литовского и от Олега Рязанского и принесли ему большие дары и грамоты. Царь же принял дары и письма благосклонно и, заслушав грамоты и послов почтя, отпустил и написал ответ такой: «Ольгерду Литовскому и Олегу Рязанскому. За дары ваши и за восхваление ваше, ко мне обращенное, каких захотите от меня владений русских, теми одарю вас. А вы в верности мне присягните и скорее идите ко мне и одолейте своего недруга. Мне ведь ваша помощь не очень нужна: если бы я теперь пожелал, то своею силою великою я бы и древний Иерусалим покорил, как прежде халдеи. Теперь же поддержать вас хочу моим именем царским и силою, а вашею клятвой и властью вашей разбит будет князь Дмитрий Московский, и грозным станет имя ваше в странах ваших моею угрозой. Ведь если мне, царю, предстоит победить царя, подобного себе, то мне подобает и надлежит царскую честь получить. Вы же теперь идите от меня и передайте князьям своим слова мои».

Послы же, возратясь от царя к своим князьям, сказали им: «Царь Мамай приветствует вас и очень, за восхваление ваше великое, благорасположен к вам!» Те же, скудные умом, порадовались суетному привету безбожного царя, не ведая того, что бог дает власть кому пожелает. Теперь же - одной веры, одного крещения, а с безбожным соединились вместе преследовать православную веру Христову. О таких ведь пророк сказал: «Воистину сами себя отсекли от доброго масличного древа и привились к дикой маслине».

Сказание о Мамаевом побоище
“Сказание о Мамаевом побоище”, литературное произведение XV в. об исторических событиях Куликовской битвы. В “Сказании” повествуется о небесных видениях, предвещавших победу русского народа. Приводится множество интересных подробностей этого героического времени: о посольстве Захария Тютчева к Мамаю, путях следования русских войск из Москвы в Коломну, смотре войск на Девичьем поле, посещении Димитрием Донским Свято-Троицкого монастыря и благословении на битву, данном ему св. Сергием, послании св. Сергия кн. Димитрию на поле Куликово, ночной разведке (“испытание примет”) Димитрия Донского и Боб-рока-Волынца, начале битвы — поединке инока-богатыря Пересвета с татарским бойцом, обмене одеждой и конем кн. Димитрия с боярином Бренком и героической гибели последнего под черным княжеским знаменем, поиски св. Димитрия Донского на поле битвы после ее завершения: нашли князя под иссеченной березой “уязвлена вельми”.
Комментарий к тексту документа
В 1980 году исполнилось 600 лет с того времени, когда русское войско под предводительством московского князя Дмитрия Ивановича в 1380 году разбило монголо-татарские полчища хана Мамая на берегу Дона. За выдающийся талант полководца князя Дмитрия Ивановича стали называть Дмитрием Донским, а победа на Куликовом поле стала поворотным этапом в освободительной борьбе русского народа с врагами.
Вторжение монголо-татарских завоевателей на русскую землю началось в XIII веке после завоевания ими Средней Азии и подходов на Кавказ. В 1223 году на реке Калке, впадающей в Азовское море, произошла битва, в которой войска русских князей потерпели поражение. Летописи пишут об этом сражении: "И бысть сеча зла, и бысть победа на князей русских яко же небывало от начала русской земли". Монголо-татары прошли по Руси до Новгорода Северского и разорили его, "и бысть вопль и плачь и печаль по городам и селам".
Если ранние набеги монголо-татар носили разведывательный характер и преследовали главным образом грабительские цели, то последующие принесли полное порабощение и окончательное завоевание Восточной Европы. В 1237-1241 годах монголо-татары снова вторглись на русскую землю. Эти походы возглавлял хан Батый. Пройдя земли Рязанского княжества, они огнем и мечом уничтожили все вокруг, "люди секуще аки траву".
Многие города - Рязань, Коломна, Владимир, Москва, Киев, Переславль, Юрьев, Дмитров, Тверь - пали под натиском врагов. Каждый русский город упорно сопротивлялся, только после многодневной осады и гибели всех от мала до велика монголо-татары могли продвигаться дальше. Численное превосходство, строжайшая дисциплина и мощная осадная техника войска Батыя позволяли сломить мужественную борьбу защитников русских городов, действовавших изолированно из-за княжеских неурядиц и распрей. Война с русскими княжествами ослабила войско Батыя; не столь многочисленное, оно уже не могло далеко продвинуться в глубь Европы. Батыю приходилось еще не раз посылать рати на Русь, чтобы подавлять освободительную борьбу русского народа. Обескровленная, разграбленная русская земля заслонила собой страны Европы. Огромная территория Северо-Восточной и Южной Руси подверглась опустошению и полному разорению. Города были сожжены дотла, а жители перебиты. Надолго в упадок пришло ремесло, многие ремесленники были угнаны в плен в Золотую Орду. Огромные пространства посевных площадей были заброшены, села опустели. Население, спасшееся от врага, бежало на западные и северные окраины. Нарушены были и торговые связи между отдельными княжествами. С горечью пишут летописи о том времени: "0т того Батыева пленения многие грады и доныне стоят пусты, монастыри и села запустеша и ныне лесом зарастоша". О масштабах народного бедствия дают представление слова летописца: "Иные бежаша в дальние страны, а иные же крыяхуся в горах, в пещерах и расселинах и в пропастях земных, а иные затворяхуся в градах крепких, а иные в непроходимые бежаша острови. И начаша татарове дань имать". Не только экономика и культура русской земли пришли в упадок, завоеватели утвердили политическое господство Орды над значительной частью территории Восточной Европы.
Монголо-татарское нашествие прервало наметившийся к началу XIII века естественный процесс образования единого государства.
Русские князья были поставлены в вассальную зависимость от ханов Золотой Орды, и грамоты на княжение в своих землях получали ценой богатых подарков и унижения. Золотоордынские правители вынуждены были сохранить на Руси присущее ее политической системе верховное правление великого князя Владимирского. Но право выдачи грамоты на великое княжение находилось в руках ханов, и они не допускали усиления отдельных русских княжеств, а неугодных им князей убивали в своей ставке. Присылаемые из Орды ханские баскаки следили за действиями русских князей.
Зависимость от Золотой Орды выражалась в тяжелой дани, которой было обложено население. В 1257 году монголы произвели на Руси перепись, и каждое городское и сельское хозяйство должно было выплачивать сборщикам дань, которая вначале взималась натурой, а в дальнейшем серебром. Тяжелы были и другие поборы и платежи. Борьба русского народа и карательные набеги монголо- татар продолжались и в конце XIII века. В 1293 году в числе 14 других городов снова была разорена Москва. Дальнейшая история Руси была связана с длительной изнуряющей борьбой за освобождение от власти золотоордынских ханов, длившейся почти 250 лет. Это был период, когда постепенно возрождалась хозяйственная жизнь страны, а раздробленные на мелкие уделы феодальные княжества становились крупными политическими центрами, борющимися за создание единого Русского государства. К середине XIV века общий подъем русской земли выразился в развитии экономики страны, прежде всего в постепенном восстановлении сельского хозяйства. Возрастает численность населения в старых селах и деревнях. Идет постепенное расширение пахотной земли. Распахиваются опустевшие заброшенные земли, откуда раньше бежали из-за вражеских набегов крестьяне. Земледелие не только возобновляется на разоренных полях, под пашни осваиваются новые площади земли. На пустошах возникают новые поселения.
В XIV веке некоторые села превращаются в города за счет роста населения, развития ремесла. Прокладываются новые торговые пути. Общий подъем сказался на росте городов, в которые усилился приток крестьянского населения. Вокруг городов заселяются торгово-ремесленным людом посады. Развитие промыслов, рост различных видов ремесла способствовали увеличению внутренней и внешней торговли русских княжеств со странами Западной Европы - через Новгород, Псков и со странами Востока по Волжскому пути.
К середине XIV века города превратились не только в ремесленно-торговые центры, в них возводятся мощные оборонительные сооружения. После столетнего перерыва возобновляется каменное строительство крепостных укреплений в ряде городов. При московском князе Дмитрии Ивановиче в 1367 году был построен каменный Кремль в Москве. Значение форпостов имели монастыри, создаваемые вокрyг Москвы со второй половины XIV века: Данилов, Симонов, Андрониев, Троице-Сергиев. Крепостное строительство велось во многих других городах Северо-Восточной Руси: Переславле, Твери, Нижнем Новгороде, Муроме. Каменные оборонительные сооружения строились в Новгороде, Пскове и их пригородах.
Общий экономический подъем создал предпосылки для развития культуры. Во второй половине XIV века с ростом образованности особое значение получают города, в которых сосредоточиваются книжные богатства: Тверь, Москва, Ростов, Нижний Новгород. Во время войн и пожаров погибло огромное количество книг, погибли и мастера, создававшие книги. Лишь Новгород и Псков, куда не дошли завоеватели, сохранили свою книжность. К началу XIV века в Твери развилось летописание, а около 1325 года оно началось в Москве. Летописные работы велись в Новгороде, Пскове, а также в Суздале, Ростове и других городах.
Возрождение национальных форм архитектуры и живописи выразилось в строительстве храмов, украшении их фресковыми росписями и иконами. Интенсивной художественной жизнью живут такие города, как Новгород, Псков, Москва. Строительство храмов ведется в городах на Оке. XIV век отмечен творчеством крупного мастера живописи Феофана Грека. В 40-е годы XIV века артели живописцев расписывали московские Успенский и Архангельский соборы. Подъем экономики и культуры был самым тесным образом взаимосвязан с политическими процессами, происходящими в Русском государстве. На протяжении второй половины XIII и первой половины XIV века происходило становление крупнейших русских княжеств: Тверского, Московского, Рязанского, Нижегородско-Суздальского, новгородской и псковской земель. Между ними шла борьба за политическое главенство на Руси, за увеличение и укрепление территорий. Князья боролись за ярлык на великое княжение Владимирское, который давал права сюзерена, а остальные княжества ставил в вассальную зависимость.
Золотоордынские ханы разжигали распри междуотдельными княжествами, ослабляя их в борьбе и этим обеспечивая себе политическую власть над русскими землями. Великое княжение Владимирское татарские ханы давали наиболее безопасным для своего могущества русским князьям. На роль центра, восстанавливающего единство Русского государства, особенно упорно претендовали нижегородские, тверские и московские князья.
В 60-е годы XIV века шла упорная борьба между нижегородским и московским князьями за право на великое княжение Владимирское. Борьба завершилась политическим успехом московского князя Дмитрия Ивановича, закрепленным его браком с дочерью нижегородского князя в 1366 году. Уже в следующем, 1367 году начинается длительная борьба Московского княжества с Тверским за великое княжение Владимирское. В эту борьбу вмешался литовский князь Ольгерд, трижды предпринимавший походы на Москву и осаждавший ее. Борьба Дмитрия Ивановича с тверскими князьями закончилась поражением Тверского княжества в 1375 году. Перед началом борьбы с Золотой Ордой особенно возросла политическая роль Московского княжества среди княжеств Северо-Восточной Руси. Московские князья становятся проводниками политики сплочения и объединения всех общенародных сил в русской земле на борьбу с монголо-татарскими завоевателями. Политический успех Московского княжества в борьбе за ведущую роль в объединении русской земли объясняется следующими важными факторами: ростом экономики, дальновидной политикой московских князей по отношению к золотоордынским ханам, стремившихся не дать повода для вражеских вторжений, поддержкой церкви, митрополита, кафедра которого находилась в Москве, особенно выгодным географическим положением Московского княжества, расположенного на торговых путях и огражденного от степи землями соседних княжеств.
Возвышение Московского княжества, усилившийся экономический и политический подъем в русских княжествах не остались незамеченными в Золотой Орде. Ордынские правители следили за политическими тенденциями в Северо-Восточной Руси, вмешивались в княжеские усобицы. Но если на Руси в XIV веке шла консолидация земель, наметились политические сдвиги в сторону образования единого государства, то в Золотой Орде шел постепенный процесс распада. В 1361 году территория Золотой Орды была разделена на несколько обособленных улусов, ханы которых враждовали между собой. В 1350-1380-е годы на золотоордынском престоле сменилось более 25 ханов. Во время острой династической борьбы между враждовавшими группами золотоордынской знати столица государства Сарай-Берке неоднократно переходила из рук в руки.
В 1360-е годы на территории к западу от правого берега Волги до Днепра правил темник Мамай, ему же подвластны были земли Северного Кавказа и Крыма. С 1370-х годов Орда готовит воинские силы и переходит к открытым выступлениям против Северо-Восточной Руси. Для Мамая удачный поход на Русь означал бы упрочение в собственных землях.
Особенно от вражеских набегов страдали пограничные Нижегородское и Рязанское княжества, население и князья которых не только мужественно боролись с монголо- татарами, но и сами переходили в наступление. В 1365 и 1367 годах эти набеги были успешно отражены силами рязанцев и нижегородцев. В 1373 году Мамай снова грабил и жег рязанские земли. В 1374 году нижегородцы перебили послов Мамая и подняли восстание. Нижегородские князья в борьбе с монголо-татарами действовали при участии рати великого князя Дмитрия Ивановича.
В 1377 году воины великого князя и князя нижегородского под предводительством воеводы Дмитрия Волынского совершили удачный поход к Булгарам на Волге. В этом же 1377 году на Нижний Новгород предпринял набег царевич Арапша. Против него вместе с суздальско-нижегородскими полками выступили полки московского князя. Войско переправилось через реку Пьяну, приток Суры. Русские летописи пишут о беспечности, проявленной и воинами, и воеводами, которые, считая, что враг далеко, сняли из-за жары боевые доспехи, не приготовили к бою оружие, а воеводы потешались охотой. Монголо-татарское войско, тайно проведенное мордовскими князьями в тыл русской рати, разбило ее и обратило в бегство русских воинов, многие из них утонули в реке Пьяне. Затем монголо-татары сожгли Нижний Новгород и Городец, перебили и пленили многих жителей. В следующем году не только Нижний Новгород подвергся вторичному разорению, царевич Арапша напал на Рязань. Новое большое сражение произошло в 1378 году, когда в русские пределы со стороны Рязанского княжества вторглось посланное Мамаем войско под предводительством Бегича. Великий князь Дмитрий Иванович встал во главе русского войска, в поход выступил со своим войском пронский князь. Перед сражением русские и монголо-татары выстроились по правому и левому берегам реки Вожи. Переправившись 11 августа через реку, монголо-татары ударили по русскому войску, но ответный отпор русских был так силен, что враги, побросав оружие, обратились в бегство. Русские воины, хорошо вооруженные и организованные, два дня преследовали врага. За Вожей весь неприятельский обоз достался победителям. Монголо-татары бежали к Орде. Победа над войском Бегича была полной, но набеги на рязанскую землю продолжались. Военные столкновения 1370-х годов явились подготовкой грандиозной битвы на Куликовом поле. Сведения о Куликовской битве представлены тремя группами историко-литературных произведений: "Летописной повестью...", ""Задонщиной", "Сказанием о Мамаевом побоище", названных специалистами памятниками Куликовского цикла.
Эти произведения, объединенные общностью темы, раз- личны по своим литературно-художественным особенностям и полноте изложения событий. Они дают ценные, хотя и противоречивые сведения, но факты, излагающие события 1380 года, в основном, достоверны. Произведения Куликовского цикла дают реальную картину политической расстановки сил перед сражением, подготовку к нему Мамая и московского князя Дмитрия Ивановича и дальнейшие конкретные известия: отправку русской разведки - "сторожей", сбор и выступление русского войска, назначение полкам воевод, ход сражения и потери русского войска после битвы.
Достоверность этих событий подтверждают летописи, синодики, иностранные источники. Расхождения имеются в хронологии отдельных событий, уточнении подробностей, а также в различной оценке заслуг действующих лиц, участников битвы, в трактовке их поведения. Объяснить это можно тем, что произведения Куликовского цикла возникли в разное время после описываемых событий, в различных общественных кругах и, таким образом, отражали идеологическую и политическую расстановку сил в государстве.
Общепринятой точки зрения на время появления памятников Куликовского цикла не существует. Однако признано, что наиболее близкой по времени написания к событиям 1380 года была "3адонщина" - поэтическое произведение, воспевающее отвагу и мудрость князя Дмитрия Ивановича и верных ему князей, мужество русских воинов-победителей. Исследователи памятника отмечают подражание этого произведения „Слову о полку Игореве", написанному двумя веками ранее, которое сказалось и в идейном содержании (призыв к общему единению в борьбе с врагами), и в эмоционально-художественной манере передачи образов главных героев, и в изложении событий, и в использовании символических образов природы и животных. Несколько позднее появилась "Летописная повесть о побоище на Дону", названная так исследователями потому, что дошла до нас в составе нескольких летописей. Это произведение имело характер воинской повести. Литературоведы разделили дошедшие списки этой повести на две редакции: "Пространную", возникшую в 1390-е годы, излагающую более подробно события Куликовской битвы, и "Краткую", которую относят к первому десятилетию пятнадцатого века.
Особенно широкое распространение получило "Сказание о Мамаевом побоище". В этом памятнике значительно полнее, красочнее, чем в других произведениях Куликовского цикла, рассказано о героической битве 1380 года. Автор показал князя Дмитрия Ивановича опытным полководцем, смелым воином. В "Сказании..." подчеркнута основная мысль: только объединенными силами русских княжеств под предводительством московского князя можно одолеть врагов. Жестоко порицает и порой высмеивает повесть предательство рязанского князя и враждебность литовского князя, вступивших в сговор с Мамаем. Как большинство произведений этого времени, "Сказание..." имеет религиозную окраску. Это выразилось в введении в повесть религиозных текстов, в использовании образов библейской истории: помощью бога объясняется развитие событий и их благоприятный исход. Исследователи отмечают влияние "3адонщины" на "Сказание...": отмечены отдельные фразы, вставки, поэтическое описание войска и природы. Художественное достоинство повести усилено введением устных народных преданий: ночное гадание перед боем, поединок Пересвета с вражеским богатырем.
Дошло более 100 списков этого произведения. Исследователи разделили дошедшие списки на четыре редакции (хотя в пределах каждой из них имеются разночтения): Основную, Распространенную, Летописную и Киприановскую. Все четыре редакции "Сказания о Мамаевом побоище" восходят к более древнему, не сохранившемуся тексту, возникшему в 1390-е годы, вскоре после Куликовской битвы. Наиболее ранней считается Основная редакция, лежащая в основе остальных трех. По мнению большинства специалистов, она возникла во второй четверти XV века. Главными участниками событий 1380 года названы великий князь Дмитрий Иванович и его двоюродный брат Владимир Андреевич Серпуховской. Из церковных деятелей их помощником и советником особенно отмечен митрополит Киприан, которого в действительности в 1380 году в Москве еще не было, так как в это время у него были враждебные отношения с московским князем. Уже после куликовских событий Киприан стал митрополитом в Москве и принимал видное участие в государственной жизни. Особенно тесный союз у него наметился с сыном Дмитрия Донского Василием Дмитриевичем, ставшим великим князем после смерти отца. В Основной редакции союзником Мамая назван литовский князь Ольгерд, хотя уже к 1380 году его не было в живых и в Литве правил его сын Ягайло. Автор, видимо, не хотел вызывать политических осложнений с Литвой, называя правящего там князя врагом Москвы, и сознательно заменил его имя на Ольгерда, который действительно трижды пытался до куликовских событий взять Москву. Введение Киприана и замена имени Ягайло на Ольгерда обусловлено временем создания этой редакции, изменением политической ситуации к первой четверти XV века.
Распространенная редакция относится по времени создания к 1480-1490-м годам. Свое название она пол/чила благодаря более подробном/ освещению событий: включению в нее двух повестей - о посольстве Захария Тютчева в Орду с дарами с целью разрядить политическую обстановку и не допустить столкновения с Мамаем и об участи и новгородских полков в Кууликовской битве. В других редакциях эти сведения отсутствуют. Повесть о новгородцах, участниках битвы, видимо, новгородского происхождения. Летописная редакция "Сказания..." относится к началу XVI века. Она включена в три списка Вологодско-Пермской летописи. Союзником Мамая назван в ней в соответствии с исторической действительностью литовский князь Лгайло. Время создания Киприановской редакции - середина XVI века. В ней на первый план выдвигается роль и деятельность митрополита Киприана в куликовских событиях, вопреки исторической правде. Киприановская редакция дошла до нас в составе Никоновской летописи и имеет особую, церковную окраску. В этой редакции, как и вЛетописной, литовский князь назван правильно - Ягайло. Сопоставление литературно-исторических произведений, летописных и актовых материалов, посвященных Куликовской битве, позволило историкам восстановить события 1380 года.
Предпринимаемый Мамаем поход на русские земли должен был, с одной стороны, укрепить его позиции в Золотой Орде, а с другой - усилить ослабевшее господство над русскими княжествами. Мамай предложил платить великому князю дань в значительно большем размере, чем это было ранее оговорено договором 1371 года между Москвой и Ордой, но получил отказ. Летописи отмечают, что поражение на реке Воже не было забыто Мамаем, и новым походом он предполагал отомстить за разгром и потери своего войска.
К походу 1380 года Мамай основательно готовился: собиралось огромное войско, заключались политические союзы. По составу войско было разнородным, в него входили не только ордынские татары, но и наемные отряды из народностей, населявших земли, подвластные Орде: из Крыма, Кавказа и Поволжья.
Летописи называют эти народности: бесермены, армяне, фряги, ясы, буртасы, черкесы. Численность войска Мамая, по некоторым сведениям, достигала 200 и даже 400 тысяч человек. Если эти цифры и преувеличены, то тем не менее оно исчислялось десятками тысяч человек и составило небывало огромное войско.
Своим воинам Мамай запретил пахать землю, готовить хлебные запасы, обещая русскую добычу. Мамай вел не только военные приготовления, пользуясь противоречиями среди русских князей и сложными отношениями Руси с Литвой, он заключил договоры с литовским князем Ягайло и князем Олегом Рязанским, который боялся усиления Москвы. Мамай рассчитывал с помощью сил своих союзников разгромить московского князя. Рязанский князь Олег, желая защитить свое княжество от разгрома монголо- татарами, занимал двойственную позицию: установил союзные отношения с Мамаем и в то же время предупредил московского князя Дмитрия Ивановича о готовящемся втор- жении врага. Рязанский князь выжидал исхода схватки и намеревался примкнуть к победителю.
Выступившее в поход войско Мамая подошло в августе 1380 года к Дону и двинулось по направлению к верховьям Оки, где должна была состояться встреча с идущими по Угре войсками Ягайло и войском Олега Рязанского. В начале августа в Москве стало известно о выступлении Мамая. Великий князь Дмитрий Иванович и прибывший к нему из Боровска серпуховской князь Владимир Андреевич, а также воеводы московские решили собирать войско. Местом сбора русского войска была выбрана Коломна. Великий князь выслал в степь разведку из 70 человек, чтобы добыть "языка" и получить сведения о движении врага. "Сказание..." сохранило имена лишь некоторых воинов, посланных Дмитрием Ивановичем. Это Родион Ржевский, Андрей Волосатый, Василий Тупик. Так как разведка задержалась в степи, была послана вторая разведка из 33 воинов, вскоре встретившая Василия Тупика, ведущего пленного "языка" из ханского окружения, подтвердившего подлинность вестей о походе Мамая и его союзников. Угроза нападения на русскую землю была так велика и грозна, что князья многих русских княжеств со своими войсками откликнулись на призыв к борьбе и поспешили на помощь великому князю. На место сбора русских войск в Коломну прибыли князья и воеводы со своими полками из Владимира, Костромы, Переславля, Коломны, которые были подчинены московскому князю. С окраин собрались отряды из княжеств Ярославского, Белозерского, Муромского, Елецкого, Мещерского. К русскому войску присоединились и два старших сына литовского князя Ольгерда-Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский со своими дружинами, в составе которых были украинцы и белорусы. В основном русское войско состояло из москвичей. В войске были люди разного возраста и общественного положения. Наряду с воеводами, боярами, князьями и их дружинами выступили в поход горожане, ремесленники, купцы и крестьяне. Русское войско носило характер поистине всенародного ополчения. По сведениям некоторых источников, московский князь Дмитрий Иванович побывал у игумена подмосковного Троицкого монастыря Сергия Радонежского, который отправил в поход вместе с князем двух иноков своего монастыря Ослябю и Пересвета. Достоверно известно, что игумен Сергий посылал грамоту великому князю, вдохновляя его на борьбу с врагами.
В конце августа 1380 года московское войско в погожий день уходило в поход из Московского Кремля тремя воротами: Никольскими, Фроловскими (Спасскими), Константино-Еленинскими. "Сказание..." описывает прощание воинов со своими близкими, воины давали "конечное целование", как перед смертью, зная, что многие не вернутся с поля брани. Войско было таким огромным, что к Коломне шло тремя дорогами. Всего в поход выступило свыше ста тысяч русских воинов. Князь Владимир Андреевич Серпуховской отправился по Брашевской дороге. Белозерские князья двигались Болвановской дорогой, по левой стороне Москвы-реки. Обе дороги вели к Брашевскому перевозу. Князь Дмитрий Иванович отправлялся Серпуховской дорогой.
В Коломне собралось все русское войско. Был проведен смотр полков и поставлены над ними воеводы. Главным полком командовал князь Дмитрий Иванович, по правую руку выступал его двоюродный брат серпуховской князь Владимир Андреевич, по левую руку шел со своим полком брянский князь Глеб. Передовым полком командовали князья Всеволожские. После этого русское войско переправилось через Оку, близ устья реки Лопасни, притока Оки, и двинулось на юг, к верховьям Дона. Чтобы монголо-татары внезапно не напали в степи на рус- ское войско, был послан сторожевой отряд во главе с Семеном Меликом и выставлена засада. Захваченный в плен "язык" показал, что Мамай недалеко и ожидает прихода войск своих союзников, князей литовского и рязанского. Но союзники, видимо, не случайно так и не "поспели" к Мамаю, узнав о размерах русского войска. 8 сентября утром войско по повелению князя Дмитрия Ивановича переправилось через Дон. Русские воины сознательно отрезали себе путь к отступлению. За притоком Дона - рекой Непрядвой - простиралось двадцатикилометровое Куликово поле.
Перед началом сражения из монголо-татарского войска выехал воин богатырского роста. Навстречу ему устремился русский воин Александр Пересвет, отважный и могучий. Поединок между ними не принес победы ни одному из них: ударившись копьями, столкнувшись так, что земля вздрогнула, оба упали замертво с коней. Сражение началось в 6 часов утра. Монголо-татары бросили свои силы в центр русского войска, где в доспехах великого князя Дмитрия Ивановича, под его черным знаменем сражался боярин Михаил Андреевич Бренк. Еще до начала боя по предложению князя Дмитрия Ивановича боярин Михаил Бренк переоделся в доспехи князя и тем самым спас ему жизнь, но сам погиб.
С начала сражения не все русские воины принимали в нем участие. Большой отряд серпуховского князя Владимира Андреевича и испытанного волынского воеводы Дмитрия Боброка до боя укрылись в дубраве в засаде. В отряде были самые опытные воины. Хорошо продуманный заранее военный маневр великого князя Дмитрия Ивановича полностью оправдал себя. Сражение на Куликовом поле было кровопролитным, много воинов, князей и воевод было убито. Ранен в бою был и князь Дмитрий Иванович. После двух часов сражения монголо-татары начали теснить русских, в это время и приказал волынский воевода Дмитрий Боброк выступить засадному полку. Отважные русские воины, видевшие из засады гибель своих братьев, ринулись на врага. Монголо-татары растерялись и начали отступать, а потом бросились в бегство. Мамай тоже бежал с поля боя. Ему удалось добраться до города Кафа (Феодосия) в Крыму, здесь он был убит.
В Куликовской битве погибло много воинов. После окончания боя, когда было приказано трубить сбор войска, те, кто остался в живых, собрались в свои полки и подсчитали убитых. Среди павших на поле боя были десятки воевод и князей из разных княжеств. Погиб и Семен Мелик, сражавшийся в сторожевом отряде, и многие другие. Горестно оплакивали убитых князь Дмитрий Иванович и его воеводы, объезжая поле брани. По повелению князя Дмитрия Ивановича убитых русских воинов похоронили недалеко от речки Непрядвы. Русское войско возвращалось к Москве через земли Рязанского княжества. В Москве весь народ вышел на улицы торжественно встречать победителей, звонили колокола церквей.
Победа на Куликовом поле имела большое историческое значение. Войско Мамая потерпело поражение. Стало ясно, что объединенными силами русских княжеств можно окончательно освободиться от зависимости Золотой Орды. Московское княжество, возглавившее борьбу с монголо- татарами, стало тем центром, вокруг которого складывалось единое Русское государство. Известия о победе русских войск над войсками Мамая дошли до Италии, Византии, Болгарии.
Современники понимали, какое огромное значение имела Куликовская битва 1380 года. Сведения о событиях Куликовской битвы были внесены в русские летописи, которые велись в крупнейших городах Русского государства. Иноземные купцы, гости-сурожане, бывшие в походе вместе с московским войском, донесли известие о победе на Куликовом поле в разные страны. Автор "3адонщины", современник событий 1380 года, в торжественно-ликующих строках выразил значение победы русского войска: "Шибла слава к Железным вратом, к Риму и к Кафы по морю, и к Торнаву, и оттоле к Царюграду на похвалу: Русь великая одолеша Мамая на поле Куликове". Подвиг русского народа в борьбе с врагом, одержанный под водительством Дмитрия Донского, стал символом стойкости и мужества. Т.В. Дианова

В 1980 г. Т.В. Диановой была факсимильно издана Лицевая рукопись XVII в. «Сказания о Мамаевом побоище» (ГИМ, собр. Уварова, № 999а) . С той поры миновала четверть века, однако книга оказалась совершенно не включенной в научный оборот {1}, хотя содержит немало совершенно уникальных сообщений.

Дианова дала краткое археографическое описание рукописи, однако не передала текст в современной графике и - самое главное! - не охарактеризовала его с точки зрения содержательной. Между тем, Л.А. Дмитриев еще в 1959 г. в своем «Обзоре редакций Скаазния о Мамаевом побоище» счел нужным посвятить ей страницу, отметив, что «в этом списке есть места, присущие только ему» , а в 1966 г. исследовал 8 лицевых рукописей «Сказания» (далее - С) и обнаружил, что все они - в том числе и № 999а - относятся к варианту Ундольского (У) . Однако при последнем переиздании У было использовано лишь 4 списка , и при этом изданная Диановой рукопись (далее - Лиц.) не вошла в их число {2}.

Самое удивительное состоит в том, что У - текст, во всех отношениях куда менее интересный, чем Лиц.: последний - несмотря на утраты отдельных листов и лакуны - подробнее, чем У, и зачастую дает более ранние и более исправные чтения. Более того, в Лиц. можно указать на ряд более явно более ранних фрагментов, чем имеется в Основном варианте (О), который ныне принято считать наиболее древней версией С. Наконец, в Лиц. содержится информация, которой нет ни в одном из изданных ныне текстов С. Самое важное состоит в том, что это касается главным образом не идеологического «обрамления», а описания событий.

Вот самые важные примеры. Из-за недостатка места основное внимание будет уделено не текстологической, а содержательной стороне дела.

1. Лиц.: «князь великий Дмитрей Ивановичь з братом своим со князем Владимером Андреевичем и со всем христолюбивым воинством прииде на Коломну. Приспевшу же месяца августа 28 день суботной, на память святаго отца нашего Моисея Мурина, туто же быша многия воеводы и ратницы, сретоша великаго князя Дмитрея Ивановича со всеми полки на реце на Северке. Епископ же коломенский встрете его во вратех градных с чюдотворными иконами и с крилосы и з животворящими кресты и осени его крестом» {3}.

Если сравнить этот текст с соответствующими версиями О, У, Печатного варианта (Печ.) и Распространенной редакции (Р), то нетрудно убедиться, что этот фрагмент наиболее полон, в то время как все прочие версии дают лишь более или менее краткие и искаженные версии этого текста. В Киприановской редакции (К) названо точное имя - Герасим, однако отсутствие имени в Лиц. и У все же точнее, чем «Геронтий» или «Евфимий», как в О, Р и Печ.

2. Лиц.: «наутрие же в неделю августа в 29 день усекновение честныя главы святаго пророка и предтечи крестителя Иоанна князь же великий Дмитрей Ивановичь в той день повеле всем воеводам со всеми людьми выехати к Голутвину монастырю и к Девичю на поля, а сам выеха туто ж, и начаша мнози гласи ратных труб гласити и арганы бьюще и стязи ревут у суда Панфильева» {4} (Л. 42/34об.).

У: «в святую же неделю по заутрении начаша мнози гласи ратных трубити, гласити, и арганы мнози бьюще и стязи новолочены у саду у Панфильева» .

О: «наутрие же князь великий повеле выехати всем воем на поле к Дивичю. В святую же неделю по заутрении начаша многых труб ратных гласы гласити, и арганы многи бити, и стязи ревуть наволочены у саду Панфилова» .

И вновь текст Лиц. более полон и более точен по существу. Упоминается не только Девичий, но и Голутвин монастырь, о котором ни в каких иных текстах С нет ни слова {5}. Кому придет в голову придумывать такое сотню лет спустя? Между тем он располагался там, где и должен был проходить смотр - на берегу Оки, у места впадения в нее р. Москвы .

Весьма органично и последующее описание. Трубы и органы начинают звучать, когда великий князь выехал на смотр своих сил: так и должно было быть; это не литературный штамп, а свидетельство очевидца. Панфильев суд, т.е. пристань , также куда более уместен, чем имеющийся во всех прочих текстах сад: после смотра и уряжения полков началась переправа через Оку, и это естественно должно было проходит поблизости от реки и пристани, где должны были быть подготовлены суда. О том, что это не случайная описка, говорит повторное: «князь великий Дмитрей Ивановичь и все войско выеха на поле, сынове же руския наступиша поля каломенская у суда Панфильева» (Л. 43/35 об.).

«Суд» в значении «пристань, порт» упоминается еще в Повести временных лет при описании русских набегов на Царьград: «си же внутрь суда вшедше» (6374); «и приде к Цесарюград[у], и греци замкоша суд» (6415);. «суд всь пожгоша» (6449) . Это слово обычно толкуется как название бухты Золотой Рог, вход в которую в момент опасности закрывали огромной цепью , однако последняя фраза однозначно говорит, что правильнее под царьградским «судом» следует понимать расположенный в бухте огромный порт: саму по себе бухту жечь нельзя, но можно это сделать с пристанями, которые расположены на ее берегах.

А.Б. Мазуров обратил внимание на топоним «Панфилово», расположенный по пути из Коломны к Оке. Он в XVII-XVIII вв. назывался «Панфиловским садком», «пустошью Панфиловской Садки» . Однако в этом вовсе не обязательно видеть доказательство правильности «сада», а не «суда» - вероятнее обратное: механическое искажение в поздних текстах «Сказания», получившего широкую популярность в XVI-XVII вв., повлияло изменение названия местности. Точно так же «к Девичю [монастырю] на поля» [Ср.: 21. C. 34] превратилось впоследствии в «Девичье поле».

3. Далее вновь идет совершенно оригинальное изложение общеизвестной информации: «И рече к великому князю Дмитрею брат его князь Владимер Андреевичь: “учини {6} ж разряд всем людем своим коемуждо полку устави воеводу”. Великий ж князь Дмитрей Ивановичь себе приим в болшой полк белозерския князя и в правой руке уряди брата своего князя Владимера Андреевича и дасть ему полк ярославския князи, а в левую руку князя Глеба Брянскаго, а в первом полку были воеводы Дмитрей Всеволож да Володимер Всеволож с коломенский воевода Микула Васильевичь, а в левой руке Тимофей Валуевичь, кострамския ж были воеводы князь Андрей Муромской да Андрей Серкизовичь, а у князя Владимера Андреевича воеводы были Данила Белоус да Костянтин Конановичь да князь Федор Елецкой да князь Юрья Мещерской и уряди в полк и повеле Оку реку возитися» (Л. 43/35об.–44/36).

Главные отличия от обычных версий, имеющихся в О и У, состоят 1) в помещении князя Андрея Муромского в полк левой, а не правой руки; 2) в лакунах: на самом деле Тимофей был не костромским, а владимирским и юрьевским воеводой; костромичами командовал Иван Родионович Квашня, а Андрей Cеркизович - переяславцами [Ср.: 15. С. 34; 9. С. 159]; 3) главное - все те московские бояре, которые обычно «зачислены» в передовой полк, по Лиц., оказываются распределенными между первым {7}, т.е. большим полком, и полком левой руки. И это очень логично: сначала перечислены князья, возглавлявшие центр и фланги, а потом следуют командиры более низкого ранга этих же подразделений, и в этом случае не возникают та странная ситуация, когда названы только подчиненные Владимира Андреевича. И, на мой взгляд, погрешности в боярской «номенклатуре», что заметны в Лиц., косвенно свидетельствуют в пользу ее достоверности: Лиц. копировалась с весьма ветхой, а значит, достаточно древней книги, в которой часть страницы или текста оказалась поврежденной. Труднее всего рационально истолковать местоположение Андрея Муромского. Может быть, это была просто механическая ошибка древнего переписчика?

4. В Лиц. имеется весьма существенное дополнение к рассказу о событиях, предшествующих Куликовской битве: «Приспе же день в среду месяца сентебря в 6 день воспоминание бывшаго чюдеси архистратига Михаила и страдание святаго мученика Евдоксия на 6 часу дни прибеже Семен Мелик со дружиною своею, за ними же гониша тотарове - толико бестудно гнаша, но и полцы ру[ск]ия видеша и возвратишася и выехаша на место высоко и ту видевше все полки рустия <…> Семен же Мелик поведает великому князю Дмитрею Ивановичю: “подобает тебе, господарю {8}, итти на Непрядву и на Гусин брод, а царь Мамай ныне на Кузмине гати, об одну нощь промежь вас будет…”» (Л. 56/45, 57/46об.).

Упоминание о Кузьминой гати - уже не первое в С: днем раньше схожую новость сообщил великому князю язык, захваченный Петром Горским и Карпом Олексиным: «Уже царь на Кузмине гати стоит, а того ради не спешить, ожыдаеть Олгорда Литовского и Олга Резаньского, а твоего царь събраниа не весть, ни стретениа твоего не чаеть <…>, и по трех днех имать быти на Дону» .

Последнюю фразу совсем не обязательно понимать как указание на расстояние в три дневных перехода: Мамай ведь не спешил. Это может быть и подгонка задним числом под известную автору текста дату 8 сентября, а также указание на его план - двигаться на север по «татарским местам». Поэтому в ней нет никаких противоречий со словами Семена Мелика, по которым и на следующий день Мамай продолжал пребывать на том же месте, что и раньше - на Кузьминой гати.

Но его предложение великому князю выдвинуть рать к Гусину броду и Непрядве дает возможность уточнить местоположения этих древних топонимов {9}. Вряд ли будет ошибкой утверждать, что Гусин брод и есть та переправа на Непрядве, где возвращавшиеся назад после битвы русские воины обнаружили убитых татар.
Согласно многим редакциям С, некий разбойник Фома Кацыбеев видел накануне битвы, как святые Борис и Глеб избили татарское воинство, причем избитых святыми татар воины, возвращавшиеся к месту битвы, обнаружили именно на берегу Непрядвы. Так в Печ. рассказывается: «Гонишася руския удалцы, дондеже всех татар доступиша и возвратишася, обретоша же трупы мертвых татар об ону страну Непрядвы реки, иде же не быша русския полки. Сии побиты суть от святых мученик Бориса и Глеба» . В Лиц. дается такой вариант: «того ради возвратишася гнавшии и видеша многа трупу мертвых обапол реки Непрядвы, иде же было непроходна, сиречь глубока, и ту наполнишася трупу поганых» {10} (Л. 88/77).

Словам «иде же не быша русския полки» из Печ. можно дать такое истолкование: по описаниям битвы, первым пустился в бегство Мамай, за которым устремилась погоня, которая так и не смогла его догнать. Стало быть, в источнике передана точка зрения тех, кто преследовал Мамая: они первыми преодолели Гусин брод, когда еще там не проходили ни татары, ни другие русские силы; затем к броду подошла основная «волна» бегущих татар, где их вновь настигла русская конница: из-за возникшего столпотворения часть татар пыталась переправиться там, где Непрядва была глубока, и тонули в реке. Таким образом, вторая «Меча», о которой идет речь в источниках, оказывается на деле Непрядвой. Возвращаясь, преследователи Мамая увидели на переправе трупы и приписали их появление к «действиям» Бориса и Глеба.

Поскольку Семен Мелик вернулся в 6 часу дня, т.е. около полудня, то Гусин брод должен был располагаться на расстоянии не более половины дневного перехода - не больше, чем в 15-20 км от Куликова поля. В противном случае русские войска, только 5 сентября начавшие переправу через Дон, просто не дошли бы до Гусина брода. Впрочем, большее расстояние и не требовалось: Непрядва именно в 15 км южнее, у нынешнего пос. Михайловского, поворачивает на запад, т.ч. Гусин брод следует искать между этим поселением и д. Красные Буйцы, что в 10 км севернее.

Татарские сторожа, впервые увидевшие русские силы, должны были за оставшиеся 6 часов до захода солнца вернуться в ставку Мамая на Кузьминой гати: иначе Мамай в течение 7 сентября просто не дошел до Куликова поля. Отсюда следует, что расстояние между названными местами составляло всего один дневной переход - вряд ли больше 40 км. Это значит, что Кузьмина гать находилась в верховьях Красивой Мечи неподалеку от Волова, нынешнего районного центра Тульской области.

Трудно найти мотив, который заставил бы некого позднего редактора, обладавшего на редкость буйной фантазией, выдумывать такого рода подробности. Поэтому уникальные данные Лиц. следует воспринимать как свидетельство некого очень древнего первоисточника, передающего устный рассказ очевидца этих событий.

5. Только Лиц. дает исчерпывающее объяснение тому, почему стоявший в засаде Владимир Андреевич Серпуховской подчинился приказу гораздо менее знатного, чем он, Дмитрия Михайловича Волынского. Сама по себе ссылка на опыт этого полководца, добившегося уже нескольких ярких побед, недостаточна: командующим в ту эпоху мог быть только человек, занимающий более высокий сан, и потому Волынец мог быть в лучшем случае советником, а решающее слово должно было оставаться именно за князем Владимиром. Так почему же, согласно С, этот князь, видя, как - цитирую У - «погании же заидоша всюду, христианстии же оскудеша», «не могий победы тръпити зря» вместо того, чтобы отдать приказ о выступлении, обращается к Дмитрию Волынскому: «Брате мой Дмитрие, что убо ползует стояние наше и что наш успех будеть, то уже кому имам помощи» . Лиц. передает эти слова исправнее и при этом делает уникальное дополнение: на вопрос «брате Дмитрие, что наше стояние ползует? какий наш успех будеть и кому помощь имам сотворити?» Волынец просит еще потерпеть, и Владимир, «воздев руце», восклицает: «Боже отец наших, сотворивый небо и землю, призри на нас и виждь, какую крамолу Волынец над ними содевает и не дай же, Господи, с нас радоватися врагу нашему диаволу» (Л. 83/72об.-84/73).
Но это еще не все! Далее в Лиц. следует: «Сынове же руския княжь Владимерова полку Андреевича нача[ша] плакатися, видевше дружину свою побиваемых, инии же отцов своих и детей и братию, хотяше силно напускати. Волынец же возбрани им…». То есть ситуация в засаде накалялась до такой степени, что воины были настроены ринуться в бой вопреки приказу!

Так почему же Владимир Андреевич, по сути уподобляя Волынца дьяволу, при этом слушается своего воеводу, когда все воины просто требуют начать атаку? Все это смахивает на литературу позднейшего времени, на драматическое нагнетание напряженности, на вымысел. Однако в Лиц. еще раньше этому дается вполне конкретное разъяснение: накануне битвы строгий приказ сделать так, как велит Волынец, дал Владимиру Андреевичу сам великий князь.

Этим завершается в Лиц. знаменитая сцена гадания, что делает ее вполне законченной. По всем версиям С, в ночь перед битвой Дмитрий Волынец, припав к земле, долго слушал, какие звуки раздадутся с той, и с другой стороны.

В итоге он расслышал плач русской и «еллинской» женщин и предрек победу русских и тяжелые потери с обеих сторон. К этому Лиц. добавляет: «Еще же Волынец рече великому князю Дмитрею Ивановичю примету свою: “Аще ли, господарь, западному своему полку напустити по моему велению, то мы побьем; аще, господарь, без моего веления станут на пути, то всех нас побьют, много тех боев примета есть. Не ложно тебе, господарю, поведаю словеса сия”. Князь великий Дмитрей Ивановичь заповеда брату своему князю Владимеру Андреевичю: “Бога ради и для наших родителей, по Волынцове заповеди сотвори, аще увидиши меня, брата своего, убиенна, никако же могий повеления его преслушати: меня тебе не отняти, толко Бог случит мне убиену быти”. И клятвою его укрепи: “Аще ли не тако сотвориши, да не будеши от меня прощен”» (Л. 67/56об.–68/57об.).

Разумеется, и эти слова можно истолковать как плод позднейшего литературного творчества, однако в таком случае остается не понятной причина того, почему засадным полком командовал именно Волынец, а не Владимир Андреевич. Кроме того, такого рода истолкование есть на самом деле неявный перенос современных представлений на средневековую эпоху. В наш рационалистический век для большинства людей, в том числе ученых мужей, разного рода приметы и гадания есть всего лишь суеверия, к которым нельзя относиться всерьез. Отсюда и отношение к этому слою информации не как к части древнейшей первоосновы С, а как к позднейшему литературному вымыслу. Однако если мы отрешимся от нашего ни на чем не основанного высокомерия, а воспримем эту «мистику» всерьез - так, как это делали наши предки, то этот рассказ о приметах Волынца признаем достоверным и даже точно назовем его первоисточник - устный рассказ самого Дмитрия Михайловича Волынского: никто, кроме него и великого князя, не мог рассказать о том, что происходило в ночь накануне битвы.

И в этом отношении Лиц. оказывается текстом, наиболее полно передающим этот первоисточник, восходящий к 80-м гг. XIV вв. И если под этим углом зрения посмотреть на различия между текстом Лиц. и прочими изданными версиями С, где сцена гадания завершается призывом Волынца молиться богу и обратиться за помощью к святым угодникам, в частности, к Борису и Глебу, то усечение исходного текста, в котором главное внимание уделено не религиозной, а «мистической» стороне дела, можно воспринимать, как плод редакционной деятельности некого духовного лица, который переработал сугубо светский текст изначального С, убрав их него излишние «языческие» мотивы и заменив их надлежащей православной риторикой.

6. В Лиц. имеется еще один интереснейший фрагмент, который дает уникальную возможность проследить, как именно происходила переработка исходного вполне конкретного рассказа о победе на Дону в назидательное и душеполезное повествование о том, что - позволю себе каплю иронии - может содеять крест животворящий.

Прежде чем приводить данные С, необходимо обратиться к пространной летописной Повести (далее - Л), которая самое начало битвы описывает следующим образом: «Сам же князь великий наеха наперед в сторожевых полцех на поганого царя Теляка, наречененаго плотного диавола Мамая, таче потом недолго попустя отъеха князь в великий полк. И се поиде великаа рать Мамаева, вся сила татарская. А отселе князь великий Дмитрий Иванович с всеми князми русскими, изрядив полкы, поиде противу поганых половець и с всеми ратми своими». Ниже, при описании потерь, сообщается: великий князь «бился с татары в лице, став напреди на первом суиме», отказавшись встать «негде на опришнем месте».

Из-за этого он чуть не погиб: «Одесную и ошую его дружину его бишя, самого же вкруг оступиша обаполы, и многа ударениа ударишася по главе его, и по плещима его, и по утробе его <…> И тако промежи многими ратными цел схранен бысть» .

В К сходный текст помещен в отсутствующую в Л сцену поисков Дмитрия Ивановича: «И бысть доспех его весь избит и язвен зело, на телеси же его нигде же смертныа раны обретеся, а преже всех стал на бой, на первом сступе, и в лице с татары много бился». Далее рассказчик сообщает об отказе Дмитрия отойти на «опричное» место и возвращается к прежней теме: «Да якоже рече, тако и сотвори, преже всех нача битися с татары, да одесную и ошую оступиша его татарове, аки вода, и много по главе его и по плещама его и по утробе его бьюще и колюще и секуще» .

Между Л и К есть одна существенная разница: в К утверждается, что великий князь не просто участвовал в первом столкновении с татарами, а сражался «преже всех», и это повторено дважды. Стало быть, данные Л о том, что он «наеха наперед на <…> Теляка», вполне достоверны. И хотя это обстоятельство несколько смазано эпизодом сценой уговоров его уйти на безопасное место (например, в К: «Много ему глаголаша князи и воеводы»), возникает подозрение, что К и Л сохранили - пусть и мимолетом, каждый источник по-своему - факт, который впоследствии хотели утаить или по крайней мере не очень афишировать: выехавший в «сторожа» великий князь по какой-то причине напал на татар, в результате чего его отряд был разбит, а самому Дмитрию Ивановичу пришлось отбиваться чуть ли не одиночку: татары, согласно описанию, обступили его, «аки вода». Спрашивается: а кто это мог видеть, если это происходило по ходу сражения, если Дмитрия после битвы еле нашли? Столь красочное описание сохранилось скорее всего оттого, что это происходило на глазах у тысяч воинов.

И здесь необходимо обратиться к С, отметив сначала последовательность событий в О и У (текстологически близком к Лиц.): великий князь переодевается, вынимает из «надр своих живоносный крест», потом к нему приходит посол от Сергия Радонежского с книгами и хлебцем, съев который Дмитрий берет в руки железную палицу и желает лично идти на бой с татарами. Бояре начинают возражать. После рассуждений о святом Федоре Тироне и прочих очень существенных в решающий момент вещах Дмитрий все же решает идти в бой: «аще ли умру - с вами, аще ли спасуся - с вами». Далее рассказывается, как братья Всеволожи ведут в бой передовой полк, с правой руки же полк ведет Микула Васильевич, с левой руки - Тимофей Волуевич; затем говорится о бредущих обапол татарах, о выходе Мамая на холм с тремя князьями, затем о том, как перед близко сошедшимися силами выехал вперед огромный печенег, с которым столкнулся в поединке Пересвет; после этого и началась сеча. У в основном повторяет общую канву, но после богословского «диспута» дает оригинальную фразу: «А передовые же полци выступиша на нас, и наш передовой полк выиде»; далее в искаженном виде говорится о Всеволожих (опущен, в частности, Тимофей Волуевич), о ком-то, бредущем «обапол», о безбожном царе на высоком месте и, наконец, о поединке «печенига» с Пересветом .

Лиц. передает схожий текст с У в гораздо более исправном и, судя по всему, первоначальном виде. Принципиально важно то, что здесь порядок событий подан совсем иначе, чем обычно. После того, как Дмитрий Иванович передал «приволоку свою» (не «царскую», между прочим!) и коня Михаилу Брянскому, следует:

«Передовыя же полки сошлися. Погании же бредут противу их, несть бо места где им раступитися, толико много их собрашася. Безбожныи же царь Мамай выехал с тремя князьми своими на место высоко, зряще крови християнския. Уже бо близ себя сходящеся и выехал ис полку татарского травитися печенег именем Калобей передо всеми муж[а]ми являшеся… Сынове русския, видевше его и убоявшеся, видев же его князь великий Дмитрей Ивановичь, положив руце сво[е] в недра своя и выняв палицу свою железную и подвигся вон ис полку своего, восхотев преже всех людей сам нача битися…» (Л.72/61об.-73/62об.) Далее следует обширный и более подробный, чем в прочих текстах, рассказ о том, как «богатыри рустии» удержали его от того, чтобы идти в бой самому - хотя Дмитрий уже «нача битися»! При этом Дмитрий высказывает следующую оригинальную, т.е. отсутствующую в О, Л и К мысль: «не аз ли преже всех вас у небеснаго царя и владыки почтен бысть и земною честию дарован? Ныне же подобает преже всех моей главе усеченной быти» (Л. 76/65).

Затем идет повторение: «а передовыя же полки татарския выступиша и наш передовой полк…» (Л. 76/65об.), после чего в книге косо вырвано пол-листа. На этом листе имелся, видимо, более подробный рассказ о Пересвете и «печенеге». Это следует из сопоставления с обычными описаниями по О и У. Так на лицевой стороне наполовину утраченного листа 77/66 раньше содержалось скорее всего обычное упоминание о ведущих полки московских боярах (количество знаков на утраченном месте и в стандартном тексте об этом примерно совпадает): далее на сохранившейся нижней половине страницы упоминается вновь печенег, которого увидел Пересвет и пожелал биться с ним. Самое интересное состоит в том, что несмотря на утрату половины листа объем информации, что дает Лиц. о «подготовке» Пересвета к единоборству с «печенегом» по сути совпадает с тем, что имеется в неповрежденных текстах С: Пересвет вооружен «архангельского образа» - в О «шеломом»; он просит прощения и благословения. Пропали по сути только не занимающие много места упоминания об игумене Сергии, брате Андрее Ослебе и «чаде Иакове», хотя на утраченной части оборота должно было поместиться больше информации.

Какой из всего этого следует сделать вывод? Прежде всего, Лиц. сохранила остаток первоначального текста, который был опущен в прочих версиях С, - о том, как Дмитрий Иванович в самом начале, когда передовые полки только сходились, сам пошел навстречу «печенегу», который, видимо, был знатным татарином и так же, как и Дмитрий, выехал вперед вовсе не в одиночку. Если верить Л, противником Дмитрия был не кто иной, как Мамаев «царь Теляк». Они с Дмитрием наверняка знали друг друга в лицо, что и могло спровоцировать их столкновение.

В этой связи С.Н. Азбелев совершенно справедливо указал мне на соответствующее место из предания «Про Мамая безбожного», записанного в XIX в. и восходящего не к известным ныне спискам С, а к более древней, не дошедшей до нас версии исторического повествования . Согласно этому преданию и вопреки почти всех известным ныне версиям С, «Задонский князь Дмитрий Иванович» сам, взяв «палицу боевую, поезжает к Кроволину-татарину». В последний момент однако он меняется конями «с незнамым воином», который вступает в смертный бой с Кроволином. Затем история повторяется: Дмитрий Иванович вновь выезжает на поединок с другим татарским воином, но вновь вместо него сражается и гибнет другой «незнамый» русский воин .

Самое существенное состоит в том, что во многих версиях С по сути указываются имена этих двух воинов: великий князь увидел после боя лежащим рядом с поверженными Пересветом и «печенегом» еще некого «нарочитого богатыря Григория Капустина». С умалчивает, однако, почему же он был отмечен наряду с князьями и наиболее знатными боярами, что породило версию о чисто случайном появлении этого имени .

Однако сходство мотивов между Лиц. и архангельским преданием заставляет думать, что и Александр Пересвет, и Григорий Капустин сопровождали князя Дмитрия при его выезде в сторожа, первыми столкнулись с татарами из отряда Тюляка (или с самим Тюляком!?) и первыми погибли в бою, и первоначальный рассказ давал конкретное описание этих столкновений.

Впоследствии этот рассказ был заменен благочестивым и совершенно фантастическим описанием поединка монаха с татарским «Голиафом»: автору этой подделки не нужны были в качестве поединщиков великий князь с «царем» Тюляком: роль «царя» в С отдана Мамаю, а Дмитрию Ивановичу не пристало сражаться с низшим по рангу. Такую подмену тем легче было сделать, что мотив замены существовал, видимо, уже в первоначальном рассказе: Пересвет, а за ним Капустин опередили великого князя на суиме, а значит, заместили его собой. Именно поэтому Пересвет оказался «починальником» и был превращен в монаха: тем самым была подчеркнута руководящая и направляющая роль православной церкви, а сам поединок стал символом противостояния православного воинства с неверными, которые С называет и «еллинами», и «погаными» - словом, безбожниками.

Ценность Лиц. состоит в том, что она передает промежуточную стадию превращения исходного рассказа в нечто совсем другое: с одной стороны, она сохранила первоначальный фрагмент о выступлении великого князя (а вовсе не Пересвета) против «печенега», а с другой стороны, представила раннюю версию трансформации исторического повествования в публицистический текст: Дмитрий пошел было в бой, но бояре его удержали, а вместо него против «Голиафа» выступил посланный Сергием Радонежским монах. Последующими переработками связь уговоров с символическим поединком была утрачена: они превратились в самодостаточные «микросюжеты».

Косвенным подтверждением того, что эпизод этот является вставным, вторичным, служит определение в Лиц. Пересвета как чернеца «иже в первом полку Володимера Всеволожа». Раньше об этом боярине упоминалось только при описании коломенского смотра, где он вместе с братом Дмитрием назван воеводой именно первого (но не «передового!) полка.

При описании битвы О по сути повторяет коломенскую раскладку бояр между полками в его исходном, «неповрежденном» виде, внеся одну «поправку»: давая Микуле Васильевичу полк правой руки, позднейший редактор обеспечил описанным в начале сражения силам симметрию: то, каким в действительности было уряжение полков на Куликовом поле, его не интересовало. Словом, считать эти данные О достоверными нельзя: они характеризуют «коломенский», а не «донской» разряд.

Обращает на себя внимание также необычная для текстов С фраза из Лиц.: «И выехал ис полку татарского травитися печенег». Эта «травля», которая происходила между отдельными воинами и небольшими отрядами, упоминается в некоторых летописных текстах и соответствует позднейшим «герцам», в которых воины демонстрировали свою военную удаль {11}. Это слово относится явно к военной лексике, что косвенно показывает непричастность к этому сообщению какого-либо духовного лица. Это тоже косвенно говорит о первоначальности данных Лиц. по сравнению с О и У.

7. Оригинально в Лиц. описано возвращение победителей с Дона. Во-первых, более четко и однозначно говорится о том, что Дмитрий Иванович подчинил в тот момент Рязань: «И мимо Рязани идучи, повеле князь великий своим Резань засти. Слышав же то Олгирд Литовский и рече себе: “Дарил меня Олег Резанский Москвою, а у себя свою Резань потерял и зле живот свой сконча”». При встрече Дмитрия в Коломенском говорится: «и воскликнувша вси: “многолетъствуй, господарь, на своей земле Руской и на Резанской”» (Л. 97/86об.-98/87, 101/90).

Во-вторых, прямо сказано о том, что по приказу самого великого князя был составлен синодик с именами всех павших в сражении: «И повеле князь великий гонцы послати по всей Руской области ко архиепископом, и епископом, и святителем иереом в монастыри ко архимо[нд]ритом и игуменом и во святую обитель живоначалныя Троицы к преподобному игумену Сергию, и ко всему священническому чину, повеле им о своем здравии Богу молити и о всем христолюбивом воинъстве, а убиенных за Доном сынов руских души их повеле в сенадик написати по всем монастыря[м] и церквам в наследие вечных благ да скончания миру и понихиды повеле по них служити и души их поминати» (Л. 99/88-100/99).

В-третьих, в общем контексте с вышеприведенной информацией содержится оригинальная хронология последнего похода. По Лиц., великий князь «поиде з Дону во град Москву месяца октября в 28 день, на память Стефана Саваита и святыя великомученицы Порасковгеи, нареченныя Пятницы», а прибыл «Дмитрей Ивановичь к Москве месяца ноября в 8 день, собор святаго архистратига Михаила», причем «гости сурожене и вси люди черные встретиша Дмитрея Ивановича Московского и всеа Русии в Коломенском, а митрополит Киприан «со всем вселенским собором» - на Котле (Л. 97/86об., 101/90-102/91). Все святочные датировки Лиц. точны, что исключает возможность описок.

Внешне такие даты выглядят крайне странно: по сравнению с данными, например, Печ. они опаздывают на целый месяц. Но важно то, что месяц - этот лунный, длиной 29 и 30 дней, а вовсе не привычный нам месяц солнечного юлианского календаря {12}. Поскольку подробное обоснование этого займет много места, ограничусь изложением итога: проведенное исследование показало, что датировки Лиц. есть плод исходных лунных датировок, которые существовали в первоисточнике; пересчет этот производился задним числом, и это косвенно свидетельствует в пользу подлинности того контекста, в который помещены эти датировки.

Об этом вполне определенно говорит и само содержание этого контекста: здравица «многолетъствуй, господарь» вряд ли придумана задним числом: Дмитрий Иванович после своей славной победы прожил совсем не долго - меньше 10 лет, о чем поздний сочинитель должен был знать, а потому вряд ли стал бы сочинять именно такой текст. Гораздо естественнее думать, что это свидетельство очевидца, которое было записано вскоре после сражения.

Точно так же нет оснований сомневаться в подлинности как двойного указания источника о покорении Дмитрием Рязани, так и свидетельства о составлении синодика: подтверждения этому сохранились в Л {13}.

Этими примерами дело вовсе не ограничивается. Более детальный текстологический анализ наверняка подтвердит, что Лиц. лучше, чем все прочие изданные к настоящему времени версии С, передает текст первоначального повествования о Куликовской битве. Тексты, до сих пор находившиеся в научном обороте, представляют собой плод позднейшей переработки исходной Повести. Исследователи, обнаруживая эти поздние черты, ошибочно делают на этом основании вроде бы логичный вывод о его позднем происхождении С. Лиц., представляет собой достаточно раннюю переработку изначальной Повести, в которой «религиозное» истолкование событий войны с Мамаем либо отсутствовало вовсе, либо было гораздо меньшим по своему удельному весу. Таким образом, в С надо четко отделять конкретное описание событий от ее публицистического обрамления: первое восходит к 80-м гг. XIV в., второе - к рубежу XIV-XV вв. Обоснование последнего утверждения - тема особого исследования {14}.

________________________

{1} Конкретные ссылки на нее можно найти только в работах А.К. Зайцева и А.Е. Петрова, вышедших совсем недавно . Однако их обращения к Лиц. являются точечными и не охватывают основное ее содержание.
{2} В этой книге вообще отсутствует ссылка на издание 1980 г.
{3} Далее в тексте даются только указания листов. Курсивом везде выделяются оригинальные и наиболее полные чтения. Из-за путаницы листов в рукописи приводится двойная – чернильная и карандашная нумерация листов. При передаче графики «оу» заменяется на «у», «h» – на «е», две точки над гласными передаются как «й», твердый знак в конце слов опускается.
{4} Богоявленский Голутвин монастырь был основан Сергием Радонежским . Точная дата не известна, однако найденный археологами фундамент белокаменного храма относится именно ко второй половине XIV в. . Поэтому свидетельство Лиц. можно считать подтверждением того, что монастырь этот возник еще в 70-е гг. XIV в.
{5} Такого рода повторы являются надписями к рисункам.
{6} «Ч» читается предположительно.
{7} «Первый», а не «передовой» полк – также в лицевом сборнике РГБ., собр. Музейное, № 3155. См.: .
{8} Здесь и далее форма «гсдрь» раскрывается как «господарь». Обоснование этому дала М. Агоштон .
{9} В обычных версиях С Семен Мелик говорит: «Уже Мамай царь на Гусин брод прииде и едину нощь имеем межу собою, наутрие бо имать приити на Непрядву» . Важно то, что в этом тексте пропущена «Кузьмина гать» и он проще варианта Лиц. Поэтому из двух формально возможных версий, предусматривающих упрощение текста (О, Печ. и др.) и его усложнение (Лиц.), предпочтение следует отдать второму: какой мотив должен был двигать редактором, чтобы так переделывать исходный текст? Скорее, переписчик, встретивший дважды упоминание о «Кузьминой гати», просто выбросил ее в одном случае, а прочие топонимы «передал» Мамаю.
{10} В У потерян глагол: «Того ради обратишася гнавшеи <…> трупия же мертвых обапол реки Непрядни, иде же была непроходна, сиречь глубока, наполнися трупу поганых» .
{11} Один из эпизодов Казанского взятия 1552 г.: «Государь же повеле своим полком брежно стояти, а с ними не битися и заповедаша ни единому человеку не ехати травитца» . Ссылку возможных скептиков на позднее происхождение этого текста вряд ли можно признать основательной: такого рода подробности могут содержаться только в очень развернутых описаниях битв, а таковых в летописях не так много.
{12} О методике пересчета см. .
{13} «Князь же Дмитрий про то въсхоте на Олга послати рать. И се внезапу приехашя к нему бояре рязанстии и поведашя, что князь Олег повръг свою землю и побежал и с княгинею, и с детми, и з бояры. И молиша его много о семь, дабы на них рати не послал, а сами биша ему челом и рядишася у него в ряд. Князь же послуша их и приим челобитье их, рати на них не посла, а на рязанскомь княжении посади свои наместники» ; «…и инии мнози, их же имена суть писана в книгах животных» .
{14} Этот вопрос подробно разбирается в Кн. 2 моей монографии .

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА:

1. Азбелев С.Н. Историзм былин и специфика фольклора. Л., 1982.
1а. Агоштон М. Великокняжеская печать 1497 г. К истории формирования русской государственной символики. М., 2005.
2. Альтшуллер Б.Л. Бесстолпные храмы XIV века в Коломне // Советская археология. 1977. № 4.
3. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.4. М., 1980.
4. Дмитриев Л.А. Миниатюры «Сказания о Мамаевом побоище» // Труды отдела древнерусской литературы. Т.22. М.; Л., 1966.
4а. Дмитриев Л.А. Обзор редакций Сказания о Мамаевом побоище // Повести о Куликовской битве. М., 1959.
5. Журавель А.В. Лунно-солнечный календарь на Руси: новый подход к изучению // Астрономия древних обществ. М., 2002.
5а. Журавель А.В. «Аки молниа в день дождя». Кн. 1-2. М., 2010.
6. Зайцев А.К. Где находилось «место, рекомое Березуй», «Сказания о Мамаевом побоище» // Верхнее Подонье: Природа. Археология. История. Т.2. Тула, 2004.
7. Мазуров А.Б. Средневековая Коломна в XIV - первой трети XVI вв. М., 2001.
8. Народные русские сказки А.Н. Афанасьева. Т.2. Л., 1985.
9. Памятники Куликовского цикла. СПб, 1998.
10. Памятники литературы Древней Руси. XI - начала XII века. М., 1978.
11. Памятники литературы Древней Руси. XIV - середина XV века. М., 1981.
11а. Петров А.Е. «Александрия Сербская» и «Сказание о Мамаевом побоище» // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2005. № 2.
12. ПСРЛ. Т.2. М., 2000.
13. ПСРЛ. Т.6. Вып.1. М.,2000
14. ПСРЛ. Т.11. М., 2000.
15. ПСРЛ. Т.13. М., 2000.
16. ПСРЛ. Т.21. М., 2005.
17. ПСРЛ. Т.42. СПб., 2002.
18. Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982.
19. Сказание о Мамаевом побоище. Лицевая рукопись XVII в. из собрания Государственного Исторического музея. М., 1980.
20. Шамбинаго С.К. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906.