Канкрин краткая биография. Р

Егор Францевич Канкрин был одним из наиболее видных государственных деятелей России первой половины XIX века. Уроженец Германии, он еще в молодости покинул родину, долго терпел нужду и лишения, однако благодаря своим зданиям, организаторским способностям и неподкупности сумел стать сначала главным интендантом русской армии во время войн 1812-1815гг., а затем министром, восстановившим разрушенную финансовую систему России.

Канкрин родился в г. Ганау 16 ноября 1774 года. Отец его уехал в Россию раньше его. Он был талантливым специалистом в области строительной техники и горного дела. Не способный на компромиссы, он не смог удержаться на службе у мелких германских князей и в 1783г. покинул Германию. В России его знания были оценены, он получил высокий оклад и долгое время занимал пост директора солеваренных заводов, а позже был членом горной коллегии.

Канкрин-сын с успехом окончил Марбургский университет, но найти работу в Германии ему не удавалось. Отец звал его в Россию, куда он приехал в 1798 году. Однако, по-видимому, конфликт с отцом", возникший из-за неуступчивости характеров обоих, оставил его без средств к существованию. Не зная русского языка, без связей, он пробовал учительствовать, был комиссионером, работал бухгалтером у богатого откупщика; почти три года он прожил в глубокой бедности, часто голодая. Наконец, в 1800г. случай ему улыбнулся: он составил записку об улучшении овцеводства в России, которая понравилась вице-канцлеру графу И. А. Остерману. Благодаря его покровительству он был назначен сначала помощником к своему отцу на солеваренные заводы, а в 1803 г. переведен в министерство внутренних дел в экспедицию государственных имуществ.

В министерстве Канкрин выполнял разнообразные поручения, во многом связанные с разъездами по стране: занимался лесным хозяйством, соляным делом, помощью голодающим. Знания и деловая хватка заставляли всех относиться к нему с уважением несмотря на суровость его нрава и резкость в обхождении с людьми. Он стал получать награды и уже через шесть лет заслужил чин статского советника. Быстрая чиновничья карьера Канкрина была тем более примечательна, что он никогда не проявлял низкопоклонства перед начальством. Характерным в этом отношении является следующий эпизод: как-то его вызвал к себе граф А. А. Аракчеев и, обратившись к нему на "ты", предложил решить ряд вопросов по лесоустройству в своем имении. Канкрин выслушал его, ничего не сказал, повернулся к нему спиной и ушел. Тогда Аракчеев потребовал, чтобы министр внутренних дел прикомандировал к нему Канкрина официально, но на этот раз, заинтересованный

Юровский Владимир Евгеньевич - кандидат технических наук.

в наведении порядка в своем лесном хозяйстве, обращался с Канкриным любезно и предупредительно.

Новый этап в жизни Канкрина наступил в 1809 г., когда он опубликовал труд, озаглавленный "Заметки о военном искусстве с точки зрения военной философии". В этой работе Канкрин высказывал мысль, что во время войны государство должно использовать как свое преимущество географические факторы: обширность территории, протяженность коммуникаций, суровость климата. Работа вызвала большой интерес в военных кругах, где в этот период оживленно дебатировался вопрос, какой должна быть возможная война с Наполеоном - наступательной или оборонительной. Труд Канкрина привлек внимание военного министра М. Б. Барклая де Толли и известного военного теоретика генерала К. Л. Пфуля, близкого к Александру I. Император заинтересовался личностью Канкрина и потребовал справку о нем. Ему доложили, что Канкрин "знающий и способный человек, но с плохим характером".

Пфуль привлек Канкрина к разработке планов будущей войны, в которых вопросы снабжения играли большую роль. В 1811г. Канкрина назначают помощником генерал-провиантмейстера с чином действительного статского советника, а в самом начале войны он становится генерал- интендантом западной армии и вскоре - всех действующих войск.

Способность быстро находить решения в сложной обстановке, энергия и бескорыстие позволили Канкрину блестяще справиться со своими задачами. По свидетельству многих очевидцев, русская армия в ходе всех военных действий была хорошо материально обеспечена, и в этом отношении война 1812-1815 гг. выгодно отличалась от последующих - Крымской и особенно турецкой, когда из-за казнокрадства и злоупотреблений солдаты часто оставались без хлеба и в гнилых сапогах. При этом расходы на содержание войск, произведенные Канкриным, были относительно небольшими. Так, за три года казна истратила 157 млн руб., что меньше расходов, например, только за первый год Крымской войны. Немалую роль в этом сыграла и безупречная честность самого Канкрина. Человек небогатый и в то же время бесконтрольный хозяин армейских денег, он мог бы, например, получить миллионные взятки при расчете с союзными правительствами; вместо этого он проделал колоссальную работу по проверке счетов и уплатил по ним только одну шестую часть, доказав, что остальные претензии незаконны.

М. И. Кутузов высоко ценил способности Канкрина, пользовался его советами и обычно поддерживал его предложения. Приведем два эпизода, в которых личность Канкрина проявилась наиболее ярко. Когда в мае 1813 г., в дни тяжелейшего сражения при Бауцене в Саксонии на узком участке фронта сосредоточилось более 180 тыс. русских и союзных войск, Александр I вызвал к себе Канкрина и просил его решить труднейшую в этих условиях задачу снабжения, пообещав за это щедрую награду; Канкрин сумел выполнить приказ - и снабжение частей было обеспечено.

Второй случай едва не закончился отставкой Канкрина: он заступился за жителей небольшого немецкого городка, страдавших от бесчинств войск, чем навлек на себя гнев великого князя Константина. Инцидент уладит Кутузов, заявивший великому князю: "Если вы будете устранять людей, мне крайне нужных, таких, которых нельзя приобрести и за миллионы, то я сам не могу оставаться в должности" ".

По окончанию войны Канкрин был забыт; он был теперь не нужен и остался лишь членом военного совета без определенных обязанностей. Но он был человеком, который не мог сидеть без дела; в этот период он написал труд по экономике "Мировое богатство, национальное богатство и государственное хозяйство", изданный в Мюнхене в 1821 году. В 1816г. Канкрин женился на Е.З.Муравьевой, двоюродной сестре будущего декабриста Сергея Муравьева-Апостола, с которой он познакомился на офицерском балу при штабе Барклая-де-Толли.

Император вспомнил о Канкрине в 1821 г. и взял его с собой на конгресс в Лейбах (Любляны), где обсуждался вопрос о возможном участии русских войск в подавлении революционного движения в Неаполитанском королевстве. Вскоре Канкрин был назначен членом Государственного совета, а в 1823г.- министром финансов. Недаром еще за десять лет до этого, в 1813 г., М. М. Сперанский говорил: "Нет у нас во всем государстве человека, способнее Канкрина быть министром финансов".

Назначение Канкрина было встречено светским обществом с недоумением, а многими враждебно: трудно было представить себе неотесанного немца на месте его предшественника, графа Д. А. Гурьева, человека любезного, салон которого был всегда открыт для знатных просителей денег. Бывший гвардейский офицер, тесть министра иностранных дел К. В. Нессельроде, Гурьев мало понимал в финансах; он увлекался кулинарией, и всем была хорошо известна изобретенная им "гурьевская каша". Он охотно раздавал казенные деньги влиятельным лицам, и в конце-концов, когда он отказался за неимением средств выдать деньги в помощь голодающим белорусским крестьянам и в то же время предложил выделить 700 тыс. рыб. на покупку казною разоренного имения одного вельможи, император решил его снять.

Финансы России были в катастрофическом состоянии: К концу царствования Павла I общий долг государства составлял 408 млн. рублей. Это финансовое наследие XVIII в. по сумме превышало четырехлетний доход государственного бюджета того времени (2). Впрочем, в тот период твердого бюджета не было, деньги часто расходовались по указанию монарха или фаворитов, хотя назначаемый с 1796 г. государственный казначей обязан был вести отчетность.

Неустойчивость финансовой системы была во многом связана с находившимися в обращении бумажными деньгами- ассигнациями. Они были введены в 1768 г. Екатериной II для частичной замены обесценившейся медной монеты, и их появление в тот период было оправданным. Однако выпуск все новых и новых ассигнаций стал легким способом покрытия любых государственных расходов, и число их в обращении быстро росло, а стоимость стремительно падала, приводя к дороговизне всех предметов потребления (3).

Когда Канкрин занял пост министра, положение в области финансов было тяжелым. У Канкрина были свои взгляды на пути преодоления кризиса. Он не считал нужным выкупать ассигнации, заключая займы или экономя средства из бюджета. По его мнению, изъятие ассигнаций нужно было отложить на длительное время - до тех пор, пока не будет накоплен достаточный фонд серебряных монет. До этого же следовало прекратить новые выпуски, закрепив тем самым стоимость уже циркулирующих бумажных денег. Этот план Канкрин выполнил с удивительным умением: за все его управление не было выпущено ни одного ассигнационного рубля, стоимость же бумажного рубля держалась в пределах 25-27 коп. серебром(4).

Основные усилия Канкрин направил на борьбу с дефицитом бюджета и на создание денежных запасов. Он писал: "Должно быть главным правилом, чтобы дефициты были отвращаемы сокращением расходов, а к умножению налогов приступать по одной крайности". По его мнению, "в государстве, как и в частном быту, необходимо помнить, что разориться можно не столько от капитальных расходов, как от ежедневных мелочных издержек. Первые делаются не вдруг, по зрелому размышлению, а на последние не обращают внимания, между тем как копейки растут в рубли" (5).

Канкрин с неослабевающей стойкостью и умением отражал все покушения на казенное добро, он работал по 15 часов в сутки, сам проверял множество документов, выявлял и беспощадно отдавал под суд казнокрадов, обычно умел доказать, что то или иное дело требует меньших затрат, чем запрашивают. В результате он сократил бюджет военного министерства более чем на 20 млн руб., бюджет министерства финансов - на 24 млн руб. и т. п.(6). В целом он сумел за четыре года управления сократить расходы на 1/7 и скопить капитал в 160 млн руб. ассигнациями (7).

Стремясь выполнить бюджет без дефицита и создать денежные запасы, Канкрин применял некоторые экономические меры, которые и сам в принципе не одобрял. Так, в 1827г. он ввел откупную систему в винную торговлю, взамен казенного управления, сопровождавшегося большими расходами казны и злоупотреблениями чиновников. За поступление доходов от продажи вина отвечали вице-губернаторы, что открывало им широкие возможности для казнокрадства. Недаром, когда однажды в Петербург на совещание съехались многие губернаторы, один шутник на вопрос "Зачем они приехали?" отвечал: "Хотят просить императора, чтобы он перевел их в вице-губернаторы". Введя откупы, Канкрин не ошибся: доходы от продажи вина возросли с 79 до 110 млн рублей(8). Правда, при этом он говорил: "Тяжело заведовать финансами, пока они основаны на доходах от пьянства".

Другой мерой, осуществленной при непосредственном участии Канкрина в 1822 г., было повышение сниженных за три года перед этим ввозных таможенных пошлин, в результате чего доходы казны возросли с 31 до 81 млн рублей. Рост доходов был главной, но не единственной, целью: увеличивая пошлины, Канкрин понимал, что протекционизм в данный период полезен для развития слабой отечественной промышленности, хотя и сознавал, что в дальнейшем отсутствие иностранной конкуренции принесет вред. Учитывал Канкрин и то, что среди ввозимых товаров значительное место занимают предметы роскоши, и поэтому повышение пошлин, сопровождаемое ростом цен на предметы ввоза, явится своеобразным налогом на богатых.

Большое внимание Канкрин уделял горнодобывающей промышленности, доходы которой увеличились с 8 до 19 млн руб., а добыча золота возросла с 25 до 1 тыс. пудов (9).

Годы, когда Канкрин управлял финансами, были отягощены многими чрезвычайными расходами. Так, в 1827-1829гг. требовались расходы на персидскую и турецкую войны, в 1830г.- для подавления восстания в Польше; в 1830г. в стране свирепствовала холера, в 1833 г.- вызванный неурожаем голод. Особенно тяготили Канкрина военные расходы. Он как-то сказал: "Мои труды пропадут, все мною накопленное поглотят казармы, крепости и пр.". Действительно, даже в "мирном" 1838 году на армию и флот ушло 45% бюджета (10).

Во время Канкрина большое внимание привлекало явление, получившее название "простонародный лаж". Оно нарушало нормальную устойчивую экономическую жизнь страны. Лаж (расхождение между биржевым курсом ассигнаций и реальным) возникал из-за того, что на свободном рынке ассигнации обменивались на серебро в отношении, превышающем их покупательную способность, причем, это соотношение было неустойчивым и самопроизвольно менялось по законам спроса-предложения. Причина заключалась в "преимуществе", которое ассигнации имели перед серебром: их принимали в уплату податей и казенных сборов. Средством борьбы с лажем явились изданные в 1831-1833гг. указы, разрешающие частично рассчитываться с казной металлической монетой.

Наконец настало время, когда Канкрин нашел возможным приступить к денежной реформе. В июне 1839 г. был обнародован указ, в котором говорилось: "Серебряная монета впредь будет считаться главной монетой обращения. Ассигнации будут считаться впредь второстепенными знаками ценностей и их курс против серебряной звонкой монеты один раз навсегда остается неизменным, считая рубль серебра в 3 р. 50 к. ассигнациями". Хотя казной к этому времени уже было накоплено значительное количество серебра, Канкрин счел, что лучше иметь больший запас, и открыл специальную кассу, которая выдавала желающим депозитные билеты взамен звонкой монеты, с обязательством по первому требованию вернуть внесенные серебряные деньги. Этот депозитный фонд пользовался полным доверием у населения, он быстро рос и, когда достиг суммы в 100 млн руб., был торжественно перевезен в Петропавловскую крепость и проверен в присутствии сановников и депутатов от дворянства и купечества. Этой торжественной процедурой Канкрин хотел убедить весь мир, что Россия покончила с бумажно-денежным обращением и установила серебряный монометаллизм. Такой возможности способствовало и то, что Россия сохраняла в течение нескольких лет положительный внешнеторговый баланс, и приток серебра из-за рубежа был достаточно велик. В 1843г. был провозглашен манифест об уничтожении ассигнаций и замене их кредитными билетами, которые по предъявлению разменивались на монету: 596 млн руб. ассигнациями были обменены на 170 млн руб. кредитными билетами (11).

Все важные предложения по экономике и финансам до их осуществления полагалось обсуждать в комитете финансов, состоявшем из десяти членов государственного совета, среди которых было много идейных противников Канкрина (Н. С. Мордвинов, П. Д. Киселев, К. Ф. Друцкий-Любецкий и др.). Канкрину обычно удавалось проводить свои решения благодаря поддержке Николая I. Как известно, Николай I требовал от своих министров не самостоятельных действий, а строгого исполнения его приказаний. Канкрин представлял собой исключение: император допускал с его стороны даже возражения и слушал его внимательно, понимая, что другого такого министра финансов ему не найти. Требовавший безукоризненного соблюдения всех правил ношения военной формы, Николай I прощал Канкрину его

неопрятную шинель, панталоны, заправленные в голенища сапог, шерстяной шарф, обвязанный вокруг шеи. Как-то он сделал ему замечание, на что Канкрин ответил: "Ваше Величество не желает, конечно, чтобы я простудился и слег в постель; кто же тогда будет работать за меня?". Император не только махнул рукой на его одежду, но, сам не терпя курение, разрешал Канкрину на докладах курить трубку, набитую дешевым табаком.

В 1829 г. Канкрин был возведен в графское достоинство; он неоднократно получал значительные денежные награды, но в быту был исключительно скромен, довольствовался самым дешевым, и когда его упрекали в скупости, он отвечал: "Да, я скряга на все, что не нужно". Он был остроумным человеком, и его высказывания, правда, часто довольно грубые, передавались из уст в уста. Так, его спросили, почему он никогда не бывает на похоронах. Он ответил: "Человек обязан быть на похоронах только один раз- на своих собственных". Однажды, когда кто-то с гордостью рассказывал про свой честный поступок, Канкрин сказал: "Он мог бы с таким же основанием хвалиться, что не родился женщиной".

Канкрин старался не бывать на официальных приемах, избегал празднества, балы, но был страстным любителем поэзии, музыки, архитектуры, сам играл на скрипке. Кроме написанного в юности романа "Дагобер", его перу принадлежит трактат об архитектуре "Элементы прекрасного в зодчестве", сборник рассказов "Фантазии слепого"; он оставил в своих дневниках много интересных замечаний о музыке и изобразительном искусстве.

Большое внимание Канкрин уделял развитию отечественной промышленности и подготовке для нее кадров. Им был основан Петербургский практический технологический институт, он много сделал для расширения Лесного института, созданного еще Петром I. По его инициативе появился Горный институт, коммерческое училище, рисовальная школа при Академии художеств с одним из первых в Европе гальванопластическим отделением, школы торгового мореходства, школы в горнозаводских округах и др. Канкрин основал "Коммерческую газету", "Горный журнал", под его руководством издавалась "Земледельческая газета", редактором которой был назначен бывший директор царскосельского лицея Е. А. Энгельгард, хорошо знакомый с вопросами сельского хозяйства; для того чтобы эта газета была общедоступна, Канкрин выделил на нее пособие из казны, так что годовая подписка обходилась менее рубля. В газете была напечатана его статья о разделении России на пояса по климату, обратившая на себя внимание ученых Европы.

Канкрин понимал, что развитие промышленности зависит от успехов науки, и сумел убедить Николая I пригласить в Россию знаменитого путешественника, ученого-натуралиста А. фон Гумбольдта. Гумбольдт прославился своими исследованиями в Центральной и Южной Америке, он прошел через Кордильеры, проплыл до истоков Ориноко, установив, что эта река сообщается с Амазонкой. Первоначально Канкрин вступил с ним в переписку по поводу найденной в Южной Америке платины и возможности изготовления монет из этого металла. В 1829 г. Гумбольдт приехал в Россию. Канкрин позаботился о том, чтобы на его путешествие были ассигнованы значительные суммы денег, на каждой почтовой станции его ожидала смена лошадей, а там, где этого требовали условия безопасности, сопровождал военный конвой. Гумболдт проехал почти 15 тыс. верст, обследовал различные районы Урала, Рудного Алтая и Каспийского моря, а результаты обобщил в исследовании "Центральная Азия", явившемся крупным вкладом в науку XIX века.

Характеристика Канкрина будет неполной, если не рассказать об его отношении к крепостному праву. Свои взгляды он изложил в частной записке, поданной Александру 1в 1818 г. в связи с голодом в Белоруссии и озаглавленной "Исследование о происхождении и отмене крепостного права". Канкрин писал в ней: "Земледелие нигде не делает у нас настоящих успехов, потому что до сих пор все усилия сельских хозяев были обращены не столько на улучшение быта крестьян, сколько к их угнетению. Увеличить поборы с земледельца - единственная цель помещика". Анализируя положение в Европе, он приходит к выводу, что освобождение крестьян без земли или освобождение от власти помещика с прикреплением к земле не разрешают проблемы. Канкрин предлагает план постепенного выкупа крестьян с землей за счет средств специального заемного банка, причем единицей, наделяемой землей, должен стать двор, а подушную подать следует заменить подворной. Так же, как и при денежной реформе, Канкрин считал быстрые перемены нежелатель-

ными; свой план он разбил на этапы, рассчитывая выполнить его полностью через 30 лет. В правительственных кругах предложение Канкрина было оставлено без внимания.

Канкрин оставил пост министра в начале 1844 г. будучи уже тяжело больным человеком. Последние годы жизни он посвятил окончанию своего объемного труда "Экономика человеческого общества и наука о финансах". Он умер в Павловске 9 сентября 1845 года.

Созданная Канкриным финансовая система - серебряный монометаллизм - просуществовала около 15 лет. Затем она была разрушена громадными расходами Крымской войны. В последующие десятилетия возникла тенденция критически оценивать деятельность Канкрина. Сторонники свободной торговли ставили ему в упрек протеционизм, борцы за нравственность - введение винных откупов, пропагандисты технического прогресса - сопротивление строительству железных дорог, на которые он действительно не хотел давать денег, опасаясь, что новые непомерные расходы вредно отзовутся на финансах страны. Распространялось мнение, что он был талантливым практиком, но человеком, мало знакомым с достижениями современной науки. Его обвиняли в том, что во время денежной реформы он не обменял ассигнации на серебро рубль за рубль, чем подорвал доверие к обязательствам государства. Ему ставили в вину, что для пополнения бюджета он временно брал в государственном банке некоторые суммы из частных вкладов, что он недостаточно боролся с "простонародным лажем" и т. д. (12).

Время показало, что эти упреки ни в коей мере не умаляют достижений Канкрина: главным делом, которому он посвятил свою жизнь, было восстановление нормального денежного обращения в России, и эту задачу, несмотря на многочисленные препятствия он успешно решил. Реформаторы российских финансов более поздних периодов - С. Ю. Витте и Л. Н. Юровский - высоко оценивали деятельность Канкрина и, возможно, частично использовали его опыт (13). В истории отечественной экономики Канкрину, безусловно, принадлежит почетное место.

Примечания

1. Русский архив, М.,1874, вып. 11, с. 735; СЕМЕНТКОВСКИЙ Р. И. Е. Ф. Канкрин, его жизнь и государственная деятельность. СПб., 1893, с. 21; БОЖЕРЯНОВ И. Н. Граф Е. Ф. Канкрин, его жизнь, литературные труды и двадцатилетняя деятельность управления Министерством финансов. СПб. 1897.

2. БЛИОХ И. О. Финансы России в XIX в. СПб. 1882, с. 59, 85.

3. БРЖЕСКИЙ Н. К. Государственные долги России. СПб. 1884, табл. В государственный долг включены находившиеся в обращении ассигнации; данные ориентировочные, так как точного финансового учета в конце XVIII в. не было.

4. ВИТТЕ С. Ю. Конспккт лекций о народном и государственном хозяйстве. М. 1997, с. 287- 289.

5. КАНКРИН Е. Ф. Краткое обозрение российских финансов. В кн.: Сборник Русского исторического общества. Т. 31. СПб. 1880.

6. СЕМЕНТКОВСКИЙ Р. И. Ук. соч., с. 36, 37.

7. СКАЛЬСКОВСКИЙ К. А. Наши государственные и общественные деятели. СПб. 1891, с. 444.

8. КАНКРИН Е. Ф. Ук. соч., с. 30.

9. СЕМЕНТКОВСКИЙ Р. И. Ук. соч., с. 37, 77.

10. КАНКРИН Е. Ф. Ук. соч., с. 64.

11. ВИТТЕ С. Ю. Ук. соч., с. 288.

12. СКАЛЬКОВСКИЙ К. А. Ук. соч., с. 438, 439.

13. ЮРОВСКИЙ Л. Н. Денежная политика советской власти. М. 1996, с. 32.

Егор Францевич Канкрин

Канкрин Егор Францевич (1774-1845), граф (1826) - министр финансов (1823-1844). Почетный член Петербургской АН (1824). В 1839-1843 провел финансовую реформу, ввел в качестве основы денежного обращения серебряный рубль, установил обязательный курс ассигнаций. Добился бездефицитных государственных бюджетов, временно укрепил финансы России.

Канкрин Егор Францевич (1774-1845), граф, с 1821 года - член Государственного Совета по департаменту государственной экономии, министр финансов (1823-1844). Добился бездефицитных бюджетов, сохранял протекционистские таможенные тарифы, способствовал развитию промышленности и технического образования в России (проекты создания биржи и промышленных обществ, Технологического и Лесного институтов, Центральной физической обсерватории и т. д.). С именем Канкрина связана финансовая реформа конца 30-х - начала 40-х годов, имевшая целью восстановление металлического денежного обращения в стране.

Использованы материалы книги Россия под надзором. Отчеты III отделения. 1827-1869. М., 2006.

Канкрин Егор Францевич (16.XI.1774 - 10.IX.1845) - русский государственный деятель, граф (с 1829). Уроженец Германии, с 1797 года состоял на русской службе. В 1823-1844 годы - министр финансов. Почти полностью прекратил кредитование промышленности, не допускал создания частных банков. Проведенная Канкриным в 1824 году гильдейская реформа тормозила процесс выделения капиталистических элементов из среды "торгующих крестьян" и мещан. Но Канкрин не мог полностью игнорировать объективные экономические потребности: сохранял протекционистские таможеные тарифы, в которых были заинтересованы владельцы заводов, основанных на крепостном труде, а также промышленная буржуазия. Канкрин добился бездефицитных бюджетов путем жесткого сокращения расходов на хозяйство, развития питейно-откупной системы. Автор работ на экономические и другие темы, главным образом на немецком языке.

С. Я. Боровой. Одесса.

Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. - М.: Советская энциклопедия. 1973-1982. Том 6. ИНДРА - КАРАКАС. 1965.

Литература: Божерянов И. Н., Граф Е. P. Канкрин, СПБ, 1897; Мин-во финансов. 1802-1902, т. 1, СПБ, 1902; Боровой С. Я., К истории пром. политики России в 20-50-х гг. XIX в., в сб.: ИЗ, (т.) 69, (М.), 1961; Рындзюнский П. Г., Гильдейская реформа Канкрина 1824 г., в сб.: ИЗ, (т.) 40, (М.), 1952.

Канкрин Егор Францевич (1774-1845) - государственный и военный деятель, граф (с 1829 г.).

Выходец из Германии, окончил там университет по юридическому и политиче-скому факультету; доктор права. С 1797 г. - на русской службе в чине надворного советника. Сочинением «О военном искусстве» (1809 г.) привлек к себе внимание военного министра Барклая де Толли, который рекомендовал его Александру I.

В 1811 г. в чине действительного статского советника был назначен помощни-ком генерал-провиантмейстера, в 1812 г. - генерал-провиантмейстером 1-й армии.

С 1813 г. - генерал-интендант русских войск. Канкрину русская армия обязана тем, что с 1812-1813 гг. обеспечение войск было поставлено сравнительно неплохо, в результате чего от сумм, ассигнованных на ведение войны, была даже достигнута некоторая экономия, а при расчетах с союзниками после войны доказа-на необоснованность многих предъявленных к России претензий. Свои действия на посту генерал-интенданта изложил в записке Александру I (1815 г.) и в обширном труде «О военном хозяйстве».

Постоянная и твердая защита государственного интереса, преследование взя-точников не нашли поддержки в высших сферах, и в 1820 г. он был согласно прошению уволен от должности и назначен членом Военного Совета. В 1822 г. стал членом Государственного Совета, а в 1823 г. - министром финансов.

Оставаясь на этом посту до 1844 г., он добился бездефицитных бюджетов, улучшения государственной финансовой отчетности и сохранения протекционистских таможенных тарифов.

Использованы материалы кн.: А.А. Григорьев, В.И. Гасумянов. История государственных резервов России (с IX века по 1917 год). 2003.

КАНКРИН Егор Франиевлч (Георг Людвиг) (16.11.1774, Ханау, Гессен-Кассель - 9.9.1845, Павловск Петербургской губернии), граф (22.09.1829), генерал от инфантерии (25.8.1828). Сын действительного статского советника, горного инженера. Образование получила Гессенском и Магдебургском университетах. Службу начал в 1794 советником правления в герцогстве Ангальт-Бренбургском. В 1797 переехала Россию и 17.1.1800 определен в чине коллежского советника помощником правления Старорусскими соляными заводами. 16.11.1803 по протекции вице-канцлера И.А. Остермана назначен в Министерство внутренних дел советником при Экспедиции государственной экономии. С 7.8.1809 инспектор иностранных колоний Петербургской губернии. Его научные работы привлекли к себе внимание ген. М.Б. Барклая-де-Толли, который рекомендовал К. императору. 28.2.1811 произведен в действительные статские советники и назначен помощником генерал-провиантмейстера Военного министерства. Во время Отечественной войны 1812 состоял генерал-интендантом 1-й Западной армии, а с 29.4.1813 - всей действующей армии. 17.1.1813 переименован в генерал-майоры. На К. лежала обязанность по организации продовольствования армии. Благодаря разумному хозяйствованию К. удалось уложиться в ассигнованные средства и даже добиться экономии в 26 миллионов рублей. Активно боролся с коррупцией в интендантствах. После окончания военных действий занимался ликвидацией расчетов с иностранными государствами. Бывшие союзники и Франция первоначально требовали с России почти 360 миллионов рублей, но благодаря переговорам К. эта сумма была снижена до 60 миллионов. 30.8.1815 произведен в генерал-лейтенанты. В авг. 1816 женился на Екатерине Захаровне Муравьевой, родственнице супруги Барклая-де-Толли. С 1820 член Военного совета. С 21.10.1821 член Государственного совета. С 27.4.1823 по 1.5.1844 занимают пост министра финансов. С 25.2.1824 почетный член Петербургской Академии наук. Один из наиболее крупных финансовых деятелей за всю историю России. Провел реформу денежной системы, гильдий и т.д. Автор большого числа теоретических работ по вопросам финансов.

Использованы материалы книги: Залесский К.А. Наполеоновские войны 1799-1815. Биографический энциклопедический словарь, Москва, 2003.

Канкрин Егор Францевич (16.11.1774-9.09.1845), граф, министр финансов. Воспитание получил в Германии. В Россию приехал к отцу в 1796. Впервые обратил на себя внимание работами о войсках и снабжении их продовольствием, почему в 1811 был назначен помощником генерал-провиантмейстера, в следующем году - генерал-интендантом, а в 1820 - членом Военного совета. Подверг критике финансовую систему министра финансов Д. А. Гурьева, вскоре после чего был назначен министром финансов (в 1823), пробыв в этой должности до 1844. Наибольшую известность Канкрин приобрел как автор удачной реформы по уничтожению ассигнаций и замене их кредитным рублем. Кроме того, он упорядочил финансовое хозяйство, введя правильную отчетность и составление смет. В других отношениях взгляды и деятельность Канкрина характеризуются следующими чертами: он был сторонником протекционизма и потому очень усилил таможенное покровительство фабричной промышленности, особенно введением общего тарифа в 1841. В то же время Канкрин отрицательно относился к развитию кредитных учреждений, не только частных, но и казенных; при нем не было учреждено ни одного нового банка. Так же отрицательно относился Канкрин к железнодорожному делу. При нем впервые был введен табачный акциз и вместо казенной продажи вина, существовавшей с 1818, была введена оставившая по себе недобрую память откупная система, довольно выгодная для казны, но чрезвычайно тяжелая для населения. Существовавшие ранее налоги не уменьшались, а наоборот, увеличивались. Большое внимание Канкрин обращал на лесное хозяйство, в котором достиг серьезных успехов, составив специальную «инструкцию».

Канкрин Егор Францевич (16.11.1774–9.09.1845), граф, министр финансов. Воспитание получил в Германии. В Россию приехал к отцу в 1797. Впервые обратил на себя внимание работами о войсках и снабжении их продовольствием, почему в 1811 был назначен помощником генерал-провиантмейстера, в следующем году – генерал-интендантом, а в 1820 – членом Военного совета. Подверг критике финансовую систему министра финансов Д.А. Гурьева, вскоре после чего был назначен министром финансов (в 1823), пробыв в этой должности до 1844. Проводил политику гибкого покровительства отечественной промышленности, несколько раз пересматривал ставки таможенных пошлин (в 1823, 1826, 1831, 1834, 1836, 1843).

Выступал против субсидирования отдельных промышленных предприятий за счет средств казенных кредитных учреждений. Ввел правило, согласно которому каждая долгосрочная ссуда промышленного характера должна выдаваться казенными банками не иначе как с разрешения Министерства финансов. Выступал против неоправданного с хозяйственной точки зрения ж. д. строительства. Не допускал организации эмиссионных акционерных банков, выдававших ссуды банковскими билетами. В 1829 провел понижение процента, платимого государственными кредитными учреждениями по вкладам, с 5% до 4% и взимаемого по ссудам с 6% до 5%. В 1842 при участии Канкрина началась организация сберегательных касс, принимавших вклады от 50коп. до 750руб. Во многом благодаря поддержке Канкрина возникли первые страховые общества: огневого страхования (1827) и личного страхования (1835).

Способствовал улучшению организации русской торговли. В 1832 принят новый устав о векселях, устав о торговой несостоятельности, устав коммерческих судов, устав Петербургской биржи; в 1836 – закон, воспрещавший биржевую игру акциями (отменен в 1893).

Провел Гильдейскую реформу 1824; в 1827 дворянам и фабрикантам разрешено записываться в гильдии. Увеличение государственных доходов путем введения новых податей и сборов расценивал как крайнюю необходимость. Восстановил систему винных откупов (1827), ввел уплату подушной подати инородцами (1830), оригинальную систему обложения табака (1838). Снизил налог на соль, отменил внутренние судоходные пошлины (1823). Сумма прямых налогов за время управления Канкрина финансами увеличилась на 10 млн руб. серебром. Канкрин боролся с бюджетными дефицитами также путем сокращения расходных статей, однако успеха не достиг из-за больших затрат на войну с Турцией, подавление польского восстания и войну на Кавказе. Всего за 20 лет пребывания Канкрина на посту министра дефицит составил 160,6 млн руб. серебром. Для поддержания русского государственного кредита Канкрин настаивал на соблюдении строгой секретности в отношении данных, касающихся состояния государственных финансов. Для покрытия дефицита бюджета прибегал к использованию средств казенных кредитных учреждений и к государственным займам. В 1828–29, 1831, 1832, 1840, 1843 провел заграничные займы, действительный процент по которым составил 5,42%, сумма – 92,2 млн руб. серебром. Ежегодные выплаты по займам в министерство Канкрина были ниже, чем у его предшественников, что способствовало улучшению расчетного баланса Российской империи. Канкрин создал новую форму внутреннего государственного долга. В 1831 выпущены в обращение билеты Государственного казначейства (т. н. «серии») номиналом 250 русскими ассигнациями, приносившие их владельцам 4% годовых.

Серии выпускались сроком на 4 года, затем на 6 лет, погашались в последние 4 года. В залоги по откупам, казенным подрядам, поставкам и др. принимались по нарицательной цене, а в сношениях между частными лицами – по соглашению. Фактически «серии» являлись процентными деньгами, и население охотно их приобретало. Средства, вырученные от внутреннего и заграничного займов, шли в основном на покрытие военных расходов и лишь частично на хозяйственные потребности: строительство шоссейных дорог (ок. 5 тыс. верст), устройство судоходных систем (Вышневолоцкой, Мариинской, Тихвинской и др.), морских портов. Выручка от заграничных займов 1842 и 1843 целиком ушла на строительство Николаевской ж. д. Всего государственный долг при Канкрине возрос на 116,39%. Тем не менее положительное сальдо торгового и расчетного балансов способствовало поддержанию устойчивого курса русского рубля и наполнению каналов денежного обращения золотой и серебряной монетой. Канкрин возражал во время обсуждения в Государственном Совете по поводу ряда мероприятий (изъятия из обращения депозитных сертификатов, старых ассигнаций, придания кредитному рублю принудительного курса), которые стали впоследствии составной частью Канкрина денежной реформы.

Использованы материалы Большой энциклопедии русского народа .

III отделение сообщает:

Купечество в этом отношении разделяет мнение помещиков и жалуется на понижение торговли товарами местного производства, как-то, кожами и т. д.: они недовольны тем, что правительство не приходит на помощь частным лицам, не создает для них условий, необходимых для улучшения положения вещей, и что при г. Канкрине делом ведают несколько иностранцев, действующих в пользу англичан .

Отчет III отделения: Краткий обзор общественного мнения в 1827 году.
Цитируется по кн.: Россия под надзором. Отчеты III отделения. 1827-1869. М., 2006.

Далее читайте:

Отечественная война 1812 года (хронологическая таблица).

Участники наполеоновских войн (биографический справочник).

Литература по наполеоновским войнам (список литературы)

Россия в XIX веке (хронологическая таблица).

Франция в XIX веке (хронологическая таблица).

Сочинения:

Экономия человеческого общества и финансы. СПб., 1846.

Литература:

Граф Канкрин и его очерки политической экономии и финансии. СПб., 1894;

Божерянов И.Н. Граф Канкрин. Лит. труды и 20‑летняя деятельность управления Министерством финансов. СПб., 1897;

Мигулин П.П. Русский государственный кредит. Т. 1. Харьков, 1899;

Боровой С.Я. Кредит и банки России (сер. XII в. – 1861). М., 1958;

Канкрин Е.Ф.//Отечественная история. Энциклопедия. Т. 2. М., 1996.

Мин-во финансов. 1802-1902, т. 1, СПБ, 1902;

Боровой С. Я., К истории пром. политики России в 20-50-х гг. XIX в., в сб.: ИЗ, (т.) 69, (М.), 1961;

Рындзюнский П. Г., Гильдейская реформа Канкрина 1824 г., в сб.: ИЗ, (т.) 40, (М.), 1952.

“Фарисей благодарит Бога за то, что у него больше, чем у других, и успокаивается на этом, но у меня сердце обливается кровью: все еще существуют рабы, крепостные, ирландские крестьяне, английские фабричные рабочие и пролетарии более или менее везде... Я сделал что мог”.

Введение

Граф Егор Францевич Канкрин признается самым замечательным из русских министров финансов. Эту славу он приобрел недаром. Достаточно указать на две его заслуги, чтобы понять, какое громадное значение он имел для русской государственной и народной жизни: во-первых, благодаря его финансовым и административным способностям, Отечественная война – эта грандиозная катастрофа в жизни русского народа – обошлась в денежном отношении неимоверно дешево, и поэтому графа Канкрина несомненно следует причислить к героям нашей Отечественной войны наряду с теми героями, которые на полях битвы стяжали себе благодарность потомства; во-вторых, он совершил то, чего не удалось совершить ни до, ни после него ни одному из русских министров финансов: он восстановил денежную нашу систему, расстроенную до последней крайности и вызывавшую бесчисленные жертвы в народном хозяйстве, – восстановил ценность нашего рубля после беспримерного его падения. Этих двух заслуг было бы достаточно, чтобы увековечить его имя в русской истории. Но его жизнь и деятельность чрезвычайно интересны и глубоко поучительны еще и в других отношениях. Граф Канкрин жил и действовал в такое время, когда личная инициатива играла весьма слабую роль, когда, казалось, весьма трудно было занимать на государственной службе видный пост и при этом сохранить полную свою самостоятельность. В этом отношении Канкрин представляет собой деятеля совершенно исключительного. В николаевское время он не только остался верен себе с начала до конца, ни на йоту не изменил своим убеждениям, но сумел добиться их торжества в жизни, не подчиняясь никому, а, напротив, заставляя других подчиняться себе. Глубокая поучительность жизни и деятельности Канкрина выяснится еще более, если мы прибавим, что он в течение всей своей жизни боролся не из-за личных выгод, а для идеи, для народной пользы, как он ее понимал, и никогда не прибегал к каким бы то ни было недостойным приемам, к лести, интригам. Напротив, он всегда был правдив и честен не только в целях, которые преследовал, но и в средствах, которые применял. С этой точки зрения Канкрина можно назвать идеальным деятелем. Когда он был министром финансов, все подкапывались под него, все против него интриговали: этим интригам и козням он противопоставлял дело, и этот аргумент оказался столь непреложным и сильным, что Канкрин сохранил свое влиятельное положение до той минуты, когда старость и болезнь вычеркнули его из рядов работников на пользу народную. Все это заставляет нас причислить Канкрина к замечательнейшим деятелям первой половины XIX века. Он был не только выдающимся министром финансов, но и цельным характером в лучшем значении этого слова, никогда не вступавшим в сделки со своею совестью и горячо, по своему разумению, защищавшим благо народа. В этом отношении личность его заслуживает особенного внимания: политические, экономические и финансовые его теории во многом оказавшиеся несостоятельными, были уже несостоятельны в его время и поэтому могут быть без всякого вреда для потомства забыты; его экономическая деятельность, основанная на этих теориях, также оказывается несостоятельной во многом, хотя в других отношениях она, как мы видели, и дала блестящие результаты; но его преданность народному делу, его умение служить ему, его выдержка, поистине заслуживающая названия железной, приемы, при помощи которых он добивался своей цели в самое трудное и неблагоприятное для проявления личной инициативы время, будут еще долго, если не всегда, служить достойным подражания примером. Если же принять еще во внимание, что он был иностранец и до конца своей жизни даже не научился правильно писать и говорить по-русски, то деятельность его представится нам поучительной еще и в другом отношении: мы увидим, что может сделать для России даже человек, лишенный чувства патриотизма в физиологическом значении этого слова, когда его воодушевляет идея народного блага, когда он умеет служить ей и готов жертвовать для нее всеми другими интересами. Вот с этой точки зрения я и постараюсь познакомить читателей с жизнью и деятельностью Егора Францевича Канкрина.
Представить полную его характеристику в тесных рамках общедоступной биографии – задача нелегкая. Канкрин ждет еще своего биографа: ему в этом отношении посчастливилось меньше, чем Сперанскому и Мордвинову, нашедших себе более или менее компетентных биографов. Жизнеописания Канкрина, весьма немногочисленные, отличаются краткостью, односторонностью, скудостью данных. Чтобы ознакомить читателей с литературою этого вопроса и дать им возможность ориентироваться в ней, мы коснемся здесь тех трудов, которыми мы сами пользовались при составлении этого биографического очерка. Первое место тут занимают, понятно, сочинения самого Канкрина. Мы приводим их в хронологическом порядке, потому что до сих пор полного списка их в нашей литературе нет.

1. Dagobert, eine Geschichte aus dem jetzigen Freiheitskriege, в двух частях, Altona, 1797 и 1798 (“Дагобер, роман из теперешней войны за освобождение”).
2. Fragmente uber die Kriegskunst nach Gesichtspunkten der Militarischen Philisophi, St.-Petersburg, 1809; второе издание вышло в Брауншвейге (“Отрывки, касающиеся военного искусства с точки зрения военной философии”).
3. Weltreichrum, Nationalreichtuin und Staatswirtschaft, Munchen, 1821 (“Мировое богатство, национальное богатство и государственное хозяйство”).
4. Ueber die Militar-Oekonomie im Frieden und Kriege und ihr Wech-selverhaltniss zu den Operationen, St.-Petersburg, 1820 – 1823 (“О военной экономии во время мира и войны и ее отношении к военным операциям”).
5. Die Elemente des Schonen in der Baukunst, St.-Petersburg, 1836 (“Элементы прекрасного в зодчестве”).
6. Phantasiebilder eines Blinden, Berlin, 1845 (“Фантазии слепого”).
7. Die Oekonomie der menschlichen Gesellschaft und das Finanzwesen, von einem ehemaligen Finanzminister, Stuttgart, 1845 (“Экономия человеческого общества и финансов, соч. бывшего министра финансов”. Это единственное сочинение Канкрина, под предисловием которого поставлена фамилия автора).
8. Aus den Reisetagebuchern des Grafen Kankrin. Aus den Jahren 1840 – 1845. Mit einer Lebensskizze Kankrin"s, herausgegeben von A. Grafen Keyserling, Braunschweig, 1865 (“Из путевых дневников графа Канкрина 1840 – 1845 гг. с биографическим очерком Канкрина. Издание графа А. Кейзерлинга”).
9. Im Ural und Altai. Brifewechsel zwischen A. Humboldt und dem Grafen Kankrin, aus den Jahren 1827 – 1832, Leipzig, 1869 (“На Урале и Алтае, переписка между А. Гумбольдтом и графом Канкриным, 1827 – 1832”).
10. Из числа более обстоятельных записок, составленных Канкриным, особенного внимания заслуживают: a) “Recherches sur Torigine et Tabolition du vasselage ou de la feodalite des cultivateurs, surtout en Russie”, 1816 (“Исследование о происхождении и отмене крепостного права, или зависимости земледельцев, особенно в России”. “Русский архив” за 1865); б) Записка “относительно походов против турок от 21-го августа 1819 г.”. “Военный сборник”, т. 99; в) “Замечания министра финансов графа Канкрина” на проект учреждения для управления губернии 1825 г. в “Материалах, собранных для комиссии о преобразовании губернских и уездных учреждений”, 1870, ч. 1.

Глава I

Происхождение Канкрина. – Его отец. – Детство и студенческие годы. – Роман Канкрина. – Его приезд в Россию. – Жизненные невзгоды. – Канкрин и Аракчеев. – Кто, собственно, составил план кампании 1812 года. – Назначение Канкрина генерал-интендантом
Канкрин родился 16 ноября 1774 года, хотя он сам праздновал день своего рождения 26 ноября, соединяя его с именинами. Родиной его был немецкий городок Ганау в тогдашнем Гессенском курфюршестве. О происхождении Канкрина существуют две версии: Вигель в своих “Воспоминаниях”, Рибопьер в своих “Записках”, Дизраэли в своем знаменитом романе “Coningsby” приписывают ему еврейское происхождение; Вигель даже прямо утверждает, что дед его был ученый раввин. На самом деле Канкрин был не еврей, а немец. Дед его был горным чиновником, предки – пасторами и офицерами. Догадка о еврейском происхождении Канкрина сложилась, вероятно, отчасти вследствие естественной склонности евреев причислять к своим соплеменникам кого только можно, отчасти вследствие того, что Канкрин действительно соединял в себе много характеристических черт еврейского племени: у него был живой темперамент, чрезвычайно острый ум, он любил науку и литературные занятия и в то же время отлично уяснял себе требования реальной жизни, был чрезвычайно практичен, расчетлив и вместе с тем увлекался поэзией, искусством, любил прекрасное во всех его проявлениях, а сам производил далеко не эстетическое впечатление как своими резкими, угловатыми манерами, так, главным образом, небрежностью в костюме.
Отец его, Франц Людвиг Канкрин, был очень видным деятелем своего времени, хотя и в узкой только специальности. Его сочинения по технологии, архитектуре, горному делу, юридическим вопросам составляют маленькую библиотеку, – так они многочисленны. Из них некоторые сохранили значение и до сих пор, как, например, его труд о “Горном соляном деле” и о “Правах владельцев земли на прилегающие к ним водные пространства” (“Abhandlung vom Wasserrecht”). Благодаря своим глубоким знаниям, теоретическим и практическим, он скоро выдвинулся в служебной иерархии своего отечества, Гессенского курфюршества, но резкий и суровый его нрав повредил дальнейшей его карьере. Он плохо уживался с порядками, господствовавшими при мелких германских дворах. Между одной из придворных дам, любимицей курфюрста, и женой Канкрина-отца произошла размолвка, кончившаяся тем, что он подал немедленно в отставку и перебрался на службу к маркграфу в Ансбах, где заведовал горным, соляным и строительным делами: многочисленность германских дворов служила, как известно, до некоторой степени коррективом “отеческих” отношений, господствовавших при этих дворах. Впрочем, Канкрин-отец отличался, должно быть, по выражению его сына, уж очень “строптивым нравом”, потому что он и в Ансбахе плохо ужился и, несмотря на крайнее нерасположение переселиться в “отдаленную и варварскую” Россию, воспользовался сделанным ему русским правительством предложением и в 1783 году переселился в наше отечество, оставив малолетнего сына на родине.
Предложение ему было сделано блестящее, что свидетельствовало о том, что он приобрел громкую известность как замечательный техник: ему назначено было жалованье в 2 тысячи руб., подъемных – 3 тысячи и на случай его смерти вдове – пенсия в 2 тысячи руб. По тогдашнему времени это были значительные деньги. Есть указание, что в России, тотчас по приезде Канкрина-отца, его знания ценились высоко. Так, например, в бумагах Н. В. Сушкова сохранилась собственноручная записка Екатерины II Храповицкому следующего содержания: “1784 г. 21 декабря. Канкрейну показать лесной заготовленный устав”. Отсюда можно вывести заключение, что Канкрин-отец привлекался к участию в работах по изданию нашего законодательства технического характера. С другой стороны, граф Безбородко писал о нем его начальнику, новгородскому наместнику Архарову: “Чтобы мнения и представления его как человека, исполненного обширных по соляной части знаний, уважаемы были”. На видное положение, которое он занимал в России, указывают и льготы, которыми он пользовался. Так, несколько лет спустя после переезда в Россию он мог с сохранением своего содержания уехать для поправления здоровья и для ученых работ на родину и прожить там восемь лет, так что окончательное его переселение в наше отечество состоялось только в 1796 году, а в 1797 году переселился в Россию и его знаменитый сын.
О том, как жил, развивался и учился последний в школьном возрасте, известно весьма мало. Мне не удалось даже собрать сведения о том, где он, собственно, учился и жил. Известно только, что до восьмилетнего возраста он жил в Ганау, то есть в городке, где и родился. Я отмечаю это обстоятельство, потому что оно, по моему мнению, имеет немаловажное значение. Впечатления ранней молодости и детства бывают обыкновенно очень сильны, особенно у таких нервных и впечатлительных людей, каким был Канкрин. Ганау в конце прошлого столетия был городком, насчитывавшим, вероятно, не больше трех-четырех тысяч жителей. Он отличался от других городков только чрезвычайно развитой промышленностью. В конце XVI века искали в нем убежища от религиозных преследований многие фламандцы и валлоны, трудолюбивое и промышленное население, основавшее в Ганау, как и в других немецких городах, многие отрасли промышленности, процветающие и до сих пор. На родине нашего Канкрина они занимались преимущественно изготовлением серебряных и золотых изделий, шерстяных и шелковых тканей. Их кипевшие жизнью мастерские распространяли в городе и окрестной местности благосостояние, и, конечно, картина этой кипучей деятельности трудолюбивого населения глубоко врезалась в память впечатлительного ребенка. Кроме того, не следует упускать из виду, что отец Канкрина постоянно занимался техническими вопросами горного, соляного, монетного и строительного дела. Таким образом, вероятно, тут кроется уже источник того пристрастия, которое Канкрин всю свою жизнь питал к развитой промышленности, к горному, монетному и строительному делу и которое легло в значительной степени в основание его замечательной государственной деятельности. Где обучался Канкрин в возрасте от 8 до 13 лет, остается неизвестным; когда же ему было 13 лет, отец его вернулся на родину и прожил в Гессене восемь почти лет, то есть захватил все то время, когда Канкрин кончал гимназический и университетский курс. Нет, впрочем, сомнения, что Канкрин получил классическое образование, так как он до старости не забыл латинского языка. Он поступил сперва в Гессенский университет, но, очевидно, остался недоволен преподаванием в этом университете и записался в число студентов Марбургского университета, где и окончил блестящим образом курс в 1794 году. Изучал он в университете преимущественно юридические и камеральные науки и оставил в своих товарищах самые лучшие воспоминания: они передают, что Канкрин стремился ко всему прекрасному и благородному и даже основал товарищеский кружок с целью поддерживать в его членах любовь к идеальным благам. О его тогдашнем настроении лучше всего свидетельствует написанный им еще в студенческое время и появившийся в 1797 году роман под заглавием: “Дагобер, роман из теперешней войны за освобождение”. Мы не станем передавать содержания этого романа молодого Канкрина, потому что он по фабуле своей мало отличается от других романов того бурного времени, когда стремление к свободе выражалось в героических действиях и патетических возгласах, когда людьми овладевали страстные порывы, и те, кто сам не участвовал в грандиозных событиях того времени, изливали соответственное настроение на бумагу. Как во всех романах, любовь в “Дагобере” играет, конечно, главную роль. Она имеет брата, а он нечаянно убивает его; отсюда трагический элемент; кончается же дело тем, что возлюбленные решаются жить по толстовскому рецепту, как брат и сестра. Но это оказывается неудобоисполнимым, и, когда страсть заставляет их броситься в объятия друг другу, роковой выстрел лишает их одновременно жизни. Но любопытна в этом романе, конечно, не фабула, а то, что автор вплетает в него много рассуждений и сентенций, в которых сказывается уже недюжинный ум. Чрезвычайно интересна, например, характеристика философии Канта, относительно которой автор говорит, что она нам истины не открывает, но что она нас приближает к ней и, как гениальный порыв в этом направлении, возбуждает к себе сочувствие; чрезвычайно любопытно и то, что автор, воодушевленный горячим стремлением к свободе, как бы уже задается одновременно вопросом о способах наиболее верного ее достижения, что он, признавая свободу и безопасность целью государства, в то же время проводит мысль, что его усилия должны быть направлены к достижению не столько счастья граждан, сколько величия страны, что счастье является понятием слишком неопределенным, что надо стремиться к тем условиям, которые, обеспечивая благосостояние масс, в то же время обеспечивают и процветание государства. Словом, в этом первом литературном произведении Канкрина встречаются уже те мысли, которые он впоследствии развил в других более зрелых своих литературных трудах и в значительной степени осуществил в своей замечательной государственной деятельности.
Мы отметили все эти факты из детства и молодости Канкрина, чтобы выяснить зачатки того душевного настроения, которое сделало из Канкрина чрезвычайно оригинальную личность, соединяющую в себе черты, редко встречающиеся в одном человеке: на чисто идеалистической почве вырастает крупный практик, не только стремящийся к идеальным благам, но и способный осуществлять их в жизни с редкою энергией и умением. Уже в молодом Канкрине поклонник красоты, сторонник добра, автор романа, в котором прославляется свобода и стремление бороться за благополучие народных масс, соединяются с холодным и внимательным наблюдателем промышленной жизни и с деятелем, горячо преданным трезвому знанию, науке. Все эти черты сохранились в Канкрине до конца его дней, до тех печальных недель и месяцев, когда он, живой труп, все еще со страстным вниманием и с неослабевшею умственною ясностью следил за всем, что волновало и заботило лучших деятелей его времени.
На первых порах он натолкнулся на значительные жизненные невзгоды. Отцу удалось выхлопотать для него чин “правительственного советника”, но место Канкрин получить на родине не мог, несмотря даже на блестящие дарования, которые он проявил, будучи студентом. “Суровый нрав” отца, безусловно честного, но малосговорчивого и непокладистого деятеля, не способного на сделки с совестью, повредил и сыну. В 1796 году Канкрин-отец вернулся в Россию и снова вступил в отправление своих обязанностей в качестве директора старорусских солеварен. В следующем же году он выписал в Россию и своего сына, страдавшего на родине от бездеятельности и недостатка материальных средств. Таким образом, наш будущий министр финансов приехал в Россию в 1797 году, в царствование императора Павла Петровича.
Вид Петербурга (Канкрин, понятно, приехал морем) произвел на него тягостное впечатление. Нева, украсившаяся впоследствии, отчасти благодаря его стараниям, красивыми и даже величественными зданиями, представляла тогда довольно пустынный вид. Незнакомая обстановка, чужие люди, чуждые ему и по языку, и по нравам, и по костюму, настроили его так уныло, что он готов был все бросить и с первым же случаем возвратиться на родину. Предчувствие его вначале не обмануло: ему пришлось испытать горькие разочарования, тяжелые лишения, вызвавшие даже весьма опасную болезнь. Отцу удалось выхлопотать для сына видный чин. Двадцатитрехлетний Канкрин был сразу переименован из “правительственных” в “надворные” советники, но должности он никакой не получил. Напротив, чин-то ему главным образом и повредил, потому что надворного советника нельзя было определить на какую-нибудь мелкую должность, а сколько-нибудь видный пост он, вследствие полного незнакомства с нашими административными порядками и русским языком, получить не мог. Молодой человек страшно бедствовал, терпел нужду и голод, сам чинил себе платье и сапоги, вынужден был отказаться от курения табака. Вероятно, в это время, то есть в течение шести лет, которые он провел в большой бедности, от окончания университетского курса до получения хорошего места, в нем выработалась привычка к бережливости, которую он сохранил в течение всей своей жизни: простой и умеренный образ жизни составлял одну из отличительных черт Канкрина в сравнении с его товарищами по службе. Он даже пересаливал в этом отношении: так, например, впоследствии, будучи министром финансов, Канкрин изгнал из употребления сургуч, заменив его клейстером, и этим вызвал банкротство нескольких сургучных фабрик; в домашнем быту проявлял также чрезвычайную экономию, что навлекло на него упрек в скупости, – упрек, впрочем, совершенно незаслуженный, так как, когда дело шло о том, чтобы помочь бедным и нуждавшимся, он всегда первым протягивал руку помощи. В нем не было черствости души, этого отличительного признака скупого человека, напротив, душа у него, как мы увидим, всегда была сострадательная, отзывчивая к чужому горю. Не совсем выясненным остается, однако, то обстоятельство, почему Канкрин терпел такую сильную нужду. Вот что говорится об этом в его путевых дневниках: “Бедственное положение моих родителей (однако отец его, как мы видели, получал хорошее жалованье) – мой отец был раньше приглашен в Россию, но плохо уживался в стране, – неопределенное будущее, домашние неприятности, в которых я, впрочем, не был виноват, повергли меня в долголетние, опасные для жизни болезни. Счастливая случайность, аномалия (eine Anomalie) изменили мою судьбу”. В чем заключался этот странный счастливый случай, остается неизвестным. Мы знаем только, что до 1800 года бедственное положение Канкрина не прекращалось. В это время он пробовал учительствовать, был комиссионером, поступил бухгалтером в контору богатого откупщика, – словом, занимался чем попало.
Жизненные его невзгоды прекратились до некоторой степени в 1800 году, когда он был назначен помощником к своему отцу, продолжавшему состоять директором старорусских солеварен. При нем он оставался три года, помог ему привести их в образцовый порядок и в то же время ближе знакомился с нашим отечеством и с русским народом. Поступил молодой Канкрин на действительную службу и получил место с определенным содержанием благодаря покровительству тогдашнего вице-канцлера, графа Остермана, которому он представил записку об улучшении овцеводства в России и который сразу оценил знания и способности будущего министра. Вероятно, благодаря покровительству того же Остермана, он в 1803 году был переведен в министерство внутренних дел, в экспедицию государственных имуществ по соляному отделу. В своих воспоминаниях Вигель следующим образом характеризует Канкрина того времени: “Он ни над кем не начальствовал, а служащие изъявляли ему особенное уважение”. Эту крайнюю простоту в обращении Канкрин сохранил и впоследствии, заняв положение влиятельнейшего государственного деятеля, как он сумел сохранить за собой и уважение бесчисленного множества лиц, с которыми сталкивала его судьба при исполнении его обширных и ответственных обязанностей. Должно быть, его знания и способности бросались всем в глаза и производили такое сильное впечатление, что даже унаследованные им от отца суровость нрава и резкость обхождения с людьми не могли затемнить или скрыть его достоинств. Мы действительно видим, что на Канкрина как правительством, так и частными лицами, возлагаются разные поручения, что в его услугах начинают нуждаться. На первых порах к нему обращаются по делам его специальности, то есть по лесному и соляному делу. К нему, между прочим, обратился в это время и позднейший знаменитый временщик, граф Аракчеев. Их встреча бросает довольно яркий свет на Канкрина. Рекомендован он был Аракчееву, кажется, бароном Пирхом, начальником нашей артиллерии в Финляндии и преподавателем Аракчеева. Последний потребовал к себе Канкрина через его начальника, министра внутренних дел Козодавлева. Канкрин явился, и Аракчеев обратился к нему на “ты”, предлагая ему заняться лесоустройством в своем имении. Канкрин выслушал его, посмотрел ему резко в глаза и, ничего не ответив, повернулся и ушел. Тогда Аракчеев потребовал от министра внутренних дел, чтобы он прикомандировал к нему Канкрина. Это было исполнено, и Канкрину пришлось явиться к своему начальнику в качестве лица подчиненного. “Ты мною недоволен, – обратился Аракчеев к нему, – но не сердись; мы пообедаем вместе и потом займемся делами”. Урок подействовал, и Аракчеев всегда очень любезно и предупредительно обращался впоследствии с Канкриным.

В 1825 году внешний долг России достигал 102 миллионов рублей серебром. Страна была наводнена бумажными ассигнациями, которые правительство, пытаясь покрыть военные расходы и платежи по внешнему долгу. стоимость бумажных денег неуклонно падала.

Не задолго до своей кончины Александр I назначил на пост министра финансов известного ученого экономиста Егора Францевича Канкрина. Убежденный консерватор, Канкрин не ставил вопрос о глубоких социально-экономических реформах. Но он трезво оценивал возможности экономики крепостной России и считал, что правительство должно исходить именно из этих возможностей. Канкрин стремился ограничить государственные расходы, осторожно пользовался кредитом и придерживался системы протекционизма, облагая высокими пошлинами ввозимые в Россию товары. Это приносило доход государственной казне и защищало от конкуренции неокрепшую русскую промышленность.

Как раз на кануне назначения министром Канкрина был отменен либеральный таможенный тариф 1819 г., и правительство на этот раз надолго возвратилось к протекционизму. Новый тариф 1822 г. выработан был при содействии Канкрина. И во все времена его правления министерством протекционная система оставалась в действии, благодаря чему в широкой публике установилось прочное убеждение, что Канкрин был ярым и узким протекционистом ненавидевшим свободу торговли. Но такой упрощенный взгляд на политику Канкрина вовсе не справедлив. Канкрин прекрасно понимал преимущество свободной торговли. В критике того положения, которое могла бы дать России система свободной торговли, он исходил из того, что в данный момент для России было необходимо прежде всего иметь в виду развитие национальной самостоятельности, национальной независимости; он указывал, что при системе свободной торговли малокультурной России угрожает опасность своей промышленной жизни попасть в полную зависимость от иностранных интересов (в частности, от интересов такой развитой и деятельной страны, как Англия).

Канкрину удалось составить в государственном казначействе значительный запас золота и серебра, с которым можно было решиться на уничтожение обесцененных ассигнаций и на замену их новыми денежными знаками. Помимо случайных благоприятных обстоятельств (большая добыча золота и серебра), образованию металлического запаса помогли выпущенные Канкриным "депозитные билеты" и "серии". Особая депозитная касса принимала от частных лиц золото и серебро в монете и слитках и выдавала вкладчикам сохранные расписки, "депозитные билеты", которые могли ходить как деньги и разменивались на серебро рубль на рубль. Соединяя все удобства бумажных денег с достоинствами металлических, депозиты имели большой успех и привлекли в депозитную кассу много золота и серебра. Такой же успех имели и "серии", т.е. билеты государственного казначейства, приносившие владельцу небольшой процент и ходившие как деньги с беспрепятственным обменом на серебро. Депозитки и серии доставляли ценный металлический фонд, в то же время приучали публику к новым видам бумажных денежных знаков, имевших одинаковую ценность с серебряной монетой.

В 1825 году внешний долг России достигал 102 миллионов рублей серебром. Страна была наводнена бумажными ассигнациями, которые правительство, пытаясь покрыть военные расходы и платежи по внешнему долгу. Стоимость бумажных денег неуклонно падала.

С 1769 г. в России введены были ассигнации: разменные билеты или ассигновки на променный банк в замен медных денег, обороты с которыми на значительные суммы представляли большое неудобство. Ценность ассигнаций обеспечивалась особым капиталом (сперва в медной потом в серебряной монете), положенным на хранение в банке. Вскоре, однако, ассигнации получили характер бумажных денег; выпуск их в количестве, значительно превышающем наличное обеспечение, а также обилие появившихся в обращении фальшивых, понизили их рыночную ценность: в 1815 году ассигнационный рубль упал до 20 копеек серебром. Позже, изъятием некоторого числа ассигнаций из обращения (их сожгли), а также путем займов, удалось поднять его стоимость до 28 копеек, но не больше.

Главной своей задачей Канкрин считал упорядочение денежного обращения. В 1839 году его основой стал серебряный рубль. Затем были выпущены кредитные билеты, которые можно было свободно обменивать на серебро. Канкрин следил, чтобы количество находившихся в обращении кредитных билетов в определенной пропорции соответствовало государственному запасу серебра (примерно шесть к одному).

Денежная реформа Канкрина (1839 - 1843) оказала благоприятное влияние на экономику России, способствовала росту торговли и промышленности.

Е. Ф. Канкрин. Его жизнь и государственная деятельность Сементковский Р И

Глава VI

Революция 30-го года. – Канкрин и император Николай Павлович. – Меншиков, Киселев и Канкрин. – Cmpacmь Канкрина к музыке, архитектуре и поэзии. – Его беллетристические произведения. – Его строительная деятельность

Французская революция 1830 года произвела, как известно, сильнейшее впечатление на императора Николая. Он тотчас же хотел приступить к вооружениям, чтобы в союзе с другими правительствами восстановить законный порядок во Франции. Но вмешательство России не состоялось, и мы узнаем из различных источников, что ему главным образом воспротивился Канкрин. Он в почтительных выражениях обратил внимание государя на то, что после громадных жертв на войны с Персией и Турцией Россия нуждается в отдыхе и в сбережениях. Соображения Канкрина повлияли на государя, и новая война была предотвращена.

Вообще надо заметить, что император Николай относился с чрезвычайным уважением к Канкрину. Нельзя сказать, чтобы он всегда охотно подчинялся его советам. В сохранившихся письменных документах ясно видны следы раздражения, с каким император Николай относился подчас к несговорчивости Канкрина в финансовых вопросах. Государь был озабочен могущественным положением России среди европейских держав, а это требовало значительных денежных жертв, на которые Канкрин по большей части не соглашался. Но в общем советы Канкрина одерживали верх, конечно главным образом потому, что результаты его деятельности говорили сами за себя. Еще в царствование Александра I Канкрин успел в течение двух лет поправить финансы России и ко всеобщему удивлению, по-видимому, навсегда покончить с тем печальным положением, до которого их довели прежние министры финансов. С таким деятелем надо было считаться: он оказывался слишком полезным, чтобы его можно было легкомысленно устранить. Таким образом, отношения между императором Николаем и Канкриным противоречат тому общему представлению, что император лично руководил всеми отраслями управления и не терпел самостоятельного почина со стороны своих помощников. Но Канкрин был действительно единственным государственным деятелем николаевской эпохи, имевшим возможность вполне самостоятельно руководить доверенной ему обширной отраслью управления. Если бы результаты деятельности Канкрина не были так блестящи, если бы его дух бережливости, его гениальная даровитость не преодолевали многочисленных и сложных препятствий, с которыми он встречался на каждом шагу, если бы войны – персидская, турецкая, польская, следовавшие одна за другой через двухлетние промежутки, неурожаи, страшная холера хотя временно поколебали положение русских финансов, то, вероятно, Канкрин немедленно перестал бы быть министром финансов или по крайней мере утратил бы ту самостоятельность, которую он, единственно благодаря своей железной энергии, своему трудолюбию и своей даровитости, сохранил даже тогда, когда физические силы ему, видимо, изменяли. Он сумел сделаться человеком необходимым, вызвать общее убеждение, что без него Россия в финансовом отношении погибнет, как прежде при вступлении его в должность думали, что Россия погибнет вследствие странного, непонятного назначения его министром финансов. Уже в 1840 году Канкрин просился в отставку. Это был не каприз, не кокетство, а настоятельная потребность. Шестидесятисемилетний старик, всю свою жизнь работавший до изнурения сил, чувствовал себя уже неспособным с успехом исполнять свои тяжелые обязанности. “Ах, – писал он в частном письме от 25 августа 1841 года, – почему император не принял в прошлую зиму настойчивой моей просьбы об отставке? Теперь я вынужден жертвовать последними моими силами, и я охотно ими жертвую для страны, но все ведь имеет границы”. После этого письма Канкрин еще почти три года заведовал министерством. Здоровье ему решительно изменяло; он то и дело вынужден был ездить за границу для восстановления своих сил. Делами министерства заведовал в его отсутствие его помощник по его инструкциям, и, тем не менее, государь его не только не увольнял, но даже не вмешивался в его министерство, убежденный, что и отсутствующий Канкрин остается надежным министром финансов. Но как только Канкрин вышел в отставку, император Николай уже никому не доверял: как остальные отрасли управления, он взял и финансы в свои руки.

Мы видим, следовательно, каким огромным влиянием пользовался Канкрин в избранной им сфере деятельности. Интрига против Канкрина велась постоянно, иногда она ослабевала, иногда усиливалась, но враги Канкрина никогда не дремали. Он сам очень хорошо сознавал опасность своего положения, говоря, что сидит на “огненном стуле” русского министра финансов. Тенгоборский, Мордвинов, князь Друцкой-Любецкий, князь Меншиков, Киселев – все это были недоброжелатели или прямо враги Канкрина, по разным соображениям и мотивам подкапывавшиеся под него. С другой стороны, все, кто нуждался в деньгах и имел сильную руку при дворе, старались поколебать положение такого министра финансов, который беспощадно урезывал все незаконные расходы. Однако все эти попытки свергнуть министра ни к чему не приводили, потому что даже при желании заменить его кем-нибудь другим такая попытка должна была казаться слишком рискованной. Император Николай, видимо, понимал, что как ни тяжел и неудобен Канкрин во многих отношениях, лучшего министра финансов он не найдет. Мордвинов писал обстоятельную критику на каждую роспись министра финансов. Руководствуясь благими намерениями, но редко выходя из области чисто теоретической и постоянно требуя довольно рискованных опытов на основании того принципа, что и “казенная копейка должна гореть”, он старался доказать, что Канкрин управляет финансами нецелесообразно, что можно было бы достигнуть лучших результатов. Император делал на его записках надпись, что во всей этой критике видно лишь одно “опорочивание министра финансов”. Князь Друцкой-Любецкий то и дело доказывал, что финансовая система Канкрина несостоятельна, но он оказывался бессильным заменить ее на практике более целесообразной и дельной. Князь Меншиков не скупился на едкие остроты по адресу Канкрина, и эти остроты переходили из уст в уста при дворе, в столице и по всей России. Меншиков не щадил даже больного Канкрина. Встречаясь на Невском со знакомыми, сообщавшими ему, что известия о болезни Канкрина гораздо благоприятнее, он отвечал: “А до меня дошли самые худые вести: ему, говорят, лучше”. Гуляя по набережной Невы и видя, что матросы несут дрова на пароход, предназначенный для отъезда Канкрина за границу, он спрашивает их: “К чему эти дрова?” – “Топить пароход г-на министра финансов”. – “Вы бы лучше, – острит Меншиков, – затопили его, когда министр финансов будет на нем”. Наконец после отставки Канкрина Меншикову удалось попасть в финансовый комитет вместе с графом Левашовым и князем Друцким-Любецким. Тут великий князь Михаил Павлович отплатил Меншикову за его остроты против Канкрина. “Мы разменяли Канкрина на мелкую монету”, – заметил он. Но Меншиков не остался в долгу. “Теперь по крайней мере мы знаем, – ответил он, – что стоит немец в России: двух русских и одного поляка”.

Впрочем, надо сказать, что Канкрин сам умел постоять за себя. Намекая на своих недоброжелателей, он однажды сказал: “Ругают такого-то государственного человека за то, что его встречаешь на всех обедах, балах, спектаклях и что у него нет времени заниматься делами; а я скажу: слава Богу! Другого хвалят: вот настоящий государственный человек; нигде не встретишь его; целый день сидит в кабинете и занимается делами; а я скажу: избави Боже!” Под первым государственным человеком Канкрин, вероятно, подразумевал Меншикова, под вторым – Друцкого-Любецкого. В государственном совете он то и дело сражал своих противников едкими и остроумными выходками. Так, например, министр юстиции, граф Панин, пожелал назначить ко всем начальникам отделений помощников-редакторов на том основании, что у начальников отделений не хватает времени обрабатывать слог, да и не все они хорошие стилисты. Большинство министров отнеслось в государственном совете к этому предложению весьма сочувственно, думая воспользоваться им и для своих ведомств. Но Канкрин, предвидя значительный денежный расход, воспротивился и едко спросил: “Не лучше ли в таком случае назначить самих редакторов начальниками отделений?” Последовал общий шумный протест. Тогда Канкрин сказал: “Несколько лет тому назад Сперанский также потребовал помощников-редакторов. Я ему сказал то, что говорю и вам теперь. Он, как умный человек, согласился со мной, а вы, братушки мои, как себе хотите”.

Понятно, что такими выходками Канкрин увеличивал число своих врагов. Но император Николай по большей части держал сторону Канкрина. В конце концов он занял такое влиятельное положение, так удачно справлялся со своими недоброжелателями и так успешно отражал все покушения на казенный сундук, что в обществе, светских и придворных кругах установилось общее убеждение в невозможности добиться через Канкрина каких-либо подачек из казенных денег. Тогда начали действовать через императора. Очень характерны в этом отношении письма Пушкина к Афанасию Николаевичу Гончарову, деду его жены, Натальи Николаевны. В одном из них он пишет:

“Осмелюсь повторить вам то, что я говорил Золотову: главное дело – не вооружить против себя Канкрина, а никак не вижу, каким образом вам без него обойтиться. Государь, получив просьбу вашу, отдаст ее непременно на рассмотрение министра финансов; а министр, уже раз отказавши, захочет и теперь поставить на своем. Временное вспоможение (двумя или тремястами тысяч), хотя вещь и затруднительная, но все легче, ибо зависит единственно от произвола государева”.

Такие попытки обойти Канкрина встречались сплошь и рядом, но они по большей части успеха не имели. Канкрин был неумолим, а государь чувствовал, что если будет вмешиваться в дела, то потеряет незаменимого министра, которого, как выразился Кутузов, и за миллионы приобрести нельзя. Но подчас государю было трудно мириться с неумолимостью Канкрина. Так, когда Киселев стал приобретать доверие государя и решено было образовать министерство государственных имуществ, нередко происходили столкновения между государем и Канкриным. Киселев хотел распоряжаться совершенно бесконтрольно доходами с государственных имуществ, а Канкрин этого не допускал. Еще до образования нового министерства начались пререкания. Киселев хотел завладеть домом департамента государственного казначейства, но Канкрин и этому решительно воспротивился, оберегая интересы своих недостаточно обеспеченных чиновников, имевших в этом доме казенные квартиры. На поданной по этому поводу Канкриным записке государь написал: “Заключаю, что не хотите уважить как мне, так и новому моему учреждению”.

Однако в общем, повторяем, государь уступал Канкрину и позволял ему многое, чего он не позволял ни одному из своих приближенных. За громадные услуги, оказанные Канкриным нашему финансовому хозяйству, за бесконечные миллионы, сбереженные им в течение его долголетней деятельности, он получил, как видно из его формулярного списка, два имения в аренду: одно в Курляндии на 50 и другое в Киевской губернии на 12 лет и 30 тысяч десятин в Бессарабии в потомственное владение. Кроме того, ему выдано в разное время деньгами, независимо, конечно, от министерского содержания, 440 тысяч руб. серебром. Сам Канкрин в одном из своих путевых дневников говорит, что он приехал в Россию бедным человеком, а “уезжает теперь из нее если не богатым, то достаточным”. Но другие приближенные Николая Павловича награждались щедрее, особенно если принять во внимание, что они не отличались такой безупречной честностью, какой отличался Канкрин. Смело можно сказать, однако, что ни к кому из них Николай Павлович не относился с таким уважением, как к Канкрину. Это уважение проявлялось даже в мелочах. Канкрин почти никогда не выпускал изо рта дешевой сигары отечественного производства или трубки, из которой он курил вакштаф или кнастер. В интимном разговоре с Дибичем, героем турецкой кампании 1829 года, он ему заметил, что его несчастная привычка к табаку очень его стесняет во время докладов у государя. Дибич рассказал об этом Николаю Павловичу, и вот в первый же после этого доклад к Канкрину выходит императрица Александра Федоровна с зажженной свечой в одной руке и с трубкой, набитой кнастером, в другой и, подавая ее Канкрину, говорит: “Церемонии по отношению к такому заслуженному государственному деятелю, как вы, неуместны”. С тех пор Канкрин постоянно один курил в присутствии Николая Павловича, который, как известно, сам не курил и терпеть не мог, когда курили в его присутствии. В другой раз, когда Канкрин определил одного из своих сыновей в пажеский корпус, ему было объявлено от имени императора, что его сын принимается туда на казенный счет. По этому поводу сохранилось письмо Канкрина к военному министру Чернышеву, в котором значится:

“Будучи поставлен щедротами государя императора в возможность пещись сам о воспитании моих детей, я желал бы, чтобы назначенная на воспитание моего сына сумма была обращена для другого, более нуждающегося в таковом пособии”.

Это было как бы ответом на поступок Николая Павловича. Когда сгорел Зимний дворец, Канкрин, чтобы утешить государя и предвидя огромные расходы по отстройке дворца, явился к нему и вызвался выдать из государственного казначейства несколько миллионов, но в то же время просил поручить ему работы, так как он исполнит их дешевле подрядчиков. Государь отклонил предложенные деньги, но Канкрина назначил членом комиссии по отстройке дворца, заметив ему, что он не может доверить своих денежных интересов более надежному человеку.

Приведем еще для характеристики отношений между Николаем Павловичем и Канкриным следующий документ. Больного Канкрина однажды потревожили ночью для незначительной справки будто бы по высочайшему повелению. По этому поводу государь обратился к Канкрину со следующим письмом:

“Сегодня только узнал я, любезный Егор Францевич, что нехотя я был причиною одного обстоятельства, которое справедливым образом должно было вас огорчить. Не видав вас столь долго, лишен я был возможности условиться с вами о намерении моем ближе узнать порядок дел департамента государственных имуществ, для чего полагал начало года самым удобным временем. Приказав С. С. Танееву уведомить вас о сем намерении, мне и в мысль не приходило, чтобы для сообщения сего стали вас тревожить без всякой нужды среди ночи, тогда как ничто не мешало исполнить сие в обыкновенное время, но так как начальник отвечать должен за своих подчиненных, то я охотно принимаю грех на себя и винюсь искренно пред вами в невольной вине. Но не менее того вы должны были принять сие странное объявление моей воли как некий знак неудовольства моего, и это всего бы мне было прискорбнее. Вы, надеюсь, знаете с давних времен мое к вам уважение; одиннадцать лет наших личных сношений обратили оное, могу сказать по истине, в искреннюю к вам дружбу и благодарность, – и в этом ли расположении к вам мог бы я решиться нанести вам какую-либо неприятность? Надеюсь, что вы меня довольно хорошо знаете, чтоб к моим слабостям и недостаткам не причитать гнуснейшего из всех пороков – неблагодарности. Надеюсь, что после сего чистосердечного объяснения удалось мне рассеять в вас тень сомнения в тех искренних чувствах дружбы и признательности, с которыми навсегда пребуду к вам искренно доброжелательный Н. – 5 января 1837”.

Надо заметить, что это письмо относится к тому времени, когда учреждалось министерство государственных имуществ, когда Киселев начал пользоваться особенным расположением государя, и вместе с тем у Канкрина могло зародиться сомнение, что его деятельность не встречает уже прежнего сочувствия.

Между тем Канкрин именно в это время подготовлялся к одной из серьезнейших реформ, к восстановлению у нас металлического обращения, доставившему его имени наибольшую славу, хотя, как мы видели, его деятельность и помимо этой реформы увековечила бы навсегда его имя в истории нашей государственной жизни. Однако прежде чем очертить эту знаменитую реформу Канкрина, мы должны еще отметить, что, несмотря на свои трудные и сложные обязанности, он находил время заниматься и литературой, правда сравнительно мало, так как за все время управления министерством финансов он написал один лишь труд также на немецком языке, как все прочие свои сочинения. Книга эта озаглавлена: “Элементы прекрасного в зодчестве” (“Die Elemente des Schonen in der Baukunst”) и появилась в Петербурге в 1836 году. Сам автор в своих путевых дневниках говорит, что книга эта не имела успеха, потому что вопрос обсуждался в ней слишком отвлеченно. Но мы заметим, что в книге разбросано очень много метких, дельных и подчас глубоких замечаний. Это наводит нас на разъяснение еще одной характерной черты даровитой натуры Канкрина. Несмотря на небрежность в костюме, на мало изящную внешность, на ум, преимущественно направленный к удовлетворению практических требований, несмотря даже на то, что Канкрин почти всю свою жизнь посвятил бесконечным вычислениям, расчетам, он был в то же время натурою и художественною, во всяком случае тонко воспринимал красоту во всех ее проявлениях. Говорят, что он был большим любителем женской красоты и считал себя знатоком в этом деле, хотя в то же время был примерным семьянином, любящим и любимым мужем и отцом. Кроме того, он любил поэзию. В редкие часы отдыха он охотно беседовал с писателями; Жуковский и Крылов часто бывали у него, хотя он жил вообще затворником; бывал у него и Пушкин. Многие литераторы служили под его начальством. Назовем для примера князя Вяземского, Бенедиктова, А. К. Жуковского (Бернета), который, помнится, почти двадцать лет после смерти Канкрина отзывался о нем в беседах со мною в таком восторженном тоне, как будто Канкрин был жив еще вчера. Его пристрастие к поэзии доходило до того, что, когда под старость разговор заходил об его преемнике и перечислялись всевозможные кандидаты, он мысленно устранял некоторых из них, говоря, что они не могут быть хорошими министрами финансов, так как в поэзии ничего не смыслят. Кроме того, мы уже видели, что Канкрин начал свою литературную деятельность с романа, писал театральные рецензии, а затем во время управления министерством писал и беллетристические вещи, – повести и рассказы, которые появились под общим заглавием “Фантазии слепого” в Берлине в год смерти автора. По поводу этих “Фантазий” рассказывают, что Канкрин, будучи в Берлине, разговорился о них с г-жою Паальцовой, известной немецкой беллетристкой, романы которой имели тогда небывалый успех, просил ее прочесть, как он выразился, эти “пустячки” и высказать о них свое мнение. По прочтении “Фантазий” г-жа Паальцова, встретившись с Канкриным, дипломатично воскликнула: “Теперь только я вполне поняла, почему ваша жена так любит вас!” Но этот приговор слишком строг. “Фантазии” Канкрина, конечно, не могли иметь такого успеха, как сенсационные романы г-жи Паальцовой, но они представляют несомненный интерес: много в них оригинальных и глубоких мыслей, и, кроме того, они бросают довольно яркий свет на душевную жизнь такого замечательного человека, каким был Канкрин.

Его художественное настроение проявлялось также в его речах: он так и сыпал образами, метафорами, меткими сравнениями и сопоставлениями. Сухая, отвлеченная речь была ему несвойственна. В полемике он донимал, сражал противника сарказмом, в основании которого лежало всегда меткое, образное сравнение, иногда грубое, тривиальное, скабрезное, но почти всегда приводившее к желанной цели. Он в этом отношении даже нисколько не стеснялся в заседаниях государственного совета и весьма часто ловким сопоставлением поднимал своих противников на смех и заставлял их умолкнуть. Ходит масса анекдотов по этому поводу. Приведем здесь один, чтобы охарактеризовать манеру Канкрина. Как-то Канкрин жаловался императору Николаю в присутствии многих членов государственного совета на неудобства нового наказа губернаторам, в обсуждении которого сам Канкрин принимал участие. Государь спросил его, почему он не возражал против наказа во время его обсуждения?

– Ваше величество, – ответил Канкрин, – читали так скоро, точно охотились за бекасами: параграфы, как бекасы, летели во все стороны. Один, другой подметил и подстрелил на лету, а прочие пролетели мимо.

Это образная и меткая характеристика законодательных работ государственного совета, конечно, не увеличила число друзей Канкрина, тем более, что он иногда прибегал к сравнениям, которые выставляли его противников просто в смешном виде. Многие из его острот неудобны в печати. Но великий князь Михаил Павлович весьма справедливо заметил, что Канкрин “даже в своей поль-де-коковщине всегда остается государственным человеком”.

Его художественными наклонностями и эстетическим вкусом объясняется и то обстоятельство, что он питал страсть к зодчеству. Ему, видимо, хотелось украсить русскую столицу изящными зданиями, хотя и тут в нем одновременно сказывался и практик, и эстетик. Одно стремление мешало другому, но в то же время они придали всем его постройкам своеобразный характер. Их немало. Технологический и Лесной институты носят один и тот же характер и составляют монументальные постройки, представляющие собой как бы целые самостоятельные селения, отделенные от всех соседних построек. Красота, удобство, гигиенические соображения, – все тут соединено. Здание биржи несомненно красиво. То же можно сказать и относительно собора Смольного монастыря, оставленного недоконченным знаменитым архитектором графом Растрелли и завершенного Канкриным. Прекрасный каменный пол и перила у алтаря задуманы и выполнены под непосредственным наблюдением Канкрина. Он же разбил сквер у биржи, устроил парк при Петропавловской крепости, привел Петровский остров в благоустройство, создал центральную физическую обсерваторию в Петербурге с ее многочисленными провинциальными отделениями, задумал и осуществил заведение минеральных вод. Вообще он много заботился о красоте нашей столицы и об удобствах ее жителей. Ему первому принадлежит мысль об устройстве в Петербурге водопроводов с проведением невской воды при помощи паровых двигателей на все главные площади. Эта мысль возникла у него в то время, когда император Николай задумал воздвигнуть московские триумфальные ворота, сооруженные также под непосредственным наблюдением Канкрина. Но Канкрин хотел сперва устроить водопровод, как предприятие более необходимое; однако государь на это не согласился.

Не менее страстно любил Канкрин музыку. Он сам играл на скрипке. Посетители Летнего сада нередко слышали летом упражнения министра финансов, которые он позволял себе в минуты отдыха. Вот что рассказывает по этому поводу в своих воспоминаниях сын одного из чиновников Канкрина:

“В Летнем-то дворце отец мой очень часто бывал у министра с докладом в мае и июне 1826 года. По окончании доклада Канкрин любил рассуждать с отцом о музыке... Это доводило иногда Егора Францевича до такого увлечения, что он брался за скрипку и выделывал на ней какой-нибудь пассаж... Дня за два до отъезда нашего из Петербурга в Орел через Москву Егор Францевич пригласил отца моего к себе на вечернюю беседу, дал ему много специальных и технических наставлений по предметам, сопряженным с его новою должностью; но не утерпел страстный музыкант и разыграл с моим отцом какой-то дуэт на скрипках. “Фи, батушка, любите и понимаете музыку; это мне ручательство за вас и за ваше дело”. Засим Канкрин поцеловался и простился с моим отцом”.

Впоследствии, когда Канкрин усиленными трудами расстроил себе зрение, он играл на скрипке в темной комнате. Его тонкое музыкальное чутье нашло себе ясное выражение в его путевых дневниках. Приведем несколько выдержек.

“Сегодня мы были на “Пуританах”. Музыка этой оперы признается всеми хорошей, но в общем такая опера – абсурд... Истинно музыкальное! Большие музыкальные творения мне иногда представляются красноречивою, очень грамматическою, последовательною, обработанною и риторическою речью, основному смыслу которой, однако, не достает глубокой, новой, задушевной мысли... Я не могу примириться с серьезными операми; хорошее оперное либретто должно быть взято из мира сказочного... Вечером мы были на “Тите” Моцарта с его оригинальными речитативами. Это – мощная музыка, и тут речитативы производят действительно музыкальное впечатление”.

Как метко охарактеризованы в этих словах многие большие оперы с их напускною деланностью и отсутствием серьезного музыкального содержания, как верно замечание, что либретто всякой оперы должно быть взято из сказочного мира (в этом отношении Канкрин предрешает мысль Вагнера), как правильно оценены красоты моцартовской оперы. Словом, повторяем, у Канкрина было много эстетического чутья, и это соединение в нем художественных наклонностей с чрезвычайно трезвой и практической мыслью составляет особенность его столь даровитой натуры.